Молодые и пылкие шведы наиболее, конечно, тяготились нравственным бременем нового русского владычества и при случае не скрывали своего нерасположения к установившимся порядкам. В Выборгской гимназии состоял учителем шведского языка швед Ренбек. На одном из уроков, он «позволил себе расхваливать шведские узаконения и весьма неосторожно отнесся к русским учреждениям. Как сын русского генерала, — пишет К. Жерве в своих воспоминаниях, — я стал спорить со шведом, надеясь на поддержку товарищей, остановил его выходку и назвал его при всех возмутителем и вредным для государства человеком. Меня поддержали некоторые из русских и преданных России учеников. — Шведа согнали с поля». — Ренбека удалили из гимназии куда-то внутрь Финляндии. В Выборгской губернии, отмечает тот же автор, с другой стороны некоторые старые финляндцы уже «успели несколько обрусеть, и потому им не очень нравились реформы по шведским законам, существовавшим в Новой Финляндии».
Первые ростки финского патриотизма или «фенноманского» стремления проявились очень рано.
Внимание к финской истории и финскому языку впервые было возбуждено абоским профессором красноречия Портаном (1739 — 1804 гг.), ученая деятельность которого отличалась редкою многосторонностью. «Пламенно любя отечество, он с особенным усердием занимался историей Финляндии, и успел неутомимыми изысканиями пролить много света на финские древности и вообще на старину всего севера». Портан углубился в исследование финского языка и оказал большую услугу его литературе, так как первый указал на богатство финской народной поэзии. Внимание П органа к отечественному национальному творчеству совпало с пробуждением национального движения в Англии и Германии. Следующий толчок фенноманским стремлениям дали события 1808 — 18и9 гг. В 1817 — 1818 гг. в Або выходил «Календарь поэзии — Aura». Здесь помещена была статья в прозе: «Несколько препятствий к развитию литературы и культуры Финляндии»; в этой статье выражалось желание, чтоб финская национальность поддерживалась посредством туземной литературы; средствами к тому должны были служить изучение финского языка и народной песни, а также истории и географии Финляндии. Тогда уже понимали, что в стране нельзя было обойтись одним языком, почему находили, что образованное общество обязано было, в виду заботы о развитии народа, обращать тщательное и критическое внимание на финский язык. В «Mnemosyne» в 1819 г. помещена была статья «О финской национальности», автор которой жаловался на устранение финского языка из образованных общественных кругов и неупотребление его для сочинений или вообще в письменности. Не нравилось автору и то, что финский язык заменен шведским в учреждениях края. В газете «Mnemosyne» (1822) доцент русской истории и литературы Эрик Густав Эрстрём (1791 — 1835) настаивал на введении в школах и учреждениях края финского языка, в сознании, что национальное единство обусловливается единством языка. В 1820 г. Рейнгольд фон Беккер сделал шаг к практическому осуществлению новой идеи общего распространения финского языка тем, что он основал на этом языке издание «Turun Viikkosanainat».
В 1817 г. Штральман издал учебную книгу финского языка (Finnische Sprachlehre fur Finnen und nicht Finnen); на следующий год Якоб Юдён выпустил «Новую финскую грамматику». За ним появился труд Ренваля. Много ранее интересовались финским языком Каянус (1697) и Веман (1712), которые доказывали сходство финского языка с еврейским. Пробст Идман (1778) рассуждал о сходстве финского языка с греческим.
Самым деятельным и способным ходатаем по вопросу о возрождающемся патриотизме являлся молодой доцент Адольф Ивар Арвидсон (род. 1791 г., умер в Выборге 1858 г.). С Арвидсоном во время войны познакомился Фаддей Булгарин (у пастора в Рауталампи). Арвидсон превозносил шведов и дал Булгарину совет хвалить их и выдавать себя за немца, чтобы быть хорошо принятым повсюду в Финляндии. Во время поездки Государя по вновь присоединенному краю, Арвидсон имел случай встретить Монарха и побеседовать с ним. — Государь отозвался о нем, как об «очень приятном молодом человеке».
«Ну вот, Арвидсон, твое счастье обеспечено», сказали ему, узнав об отзыве Государя. — «Я не искал счастья, ответил он и продолжал: Я, конечно, был бы в Або, при проезде Государя, но теперь поеду туда, когда он уедет». — В письме к другу он сообщал о существовавшей общей «царской горячке в Або»: «Здесь все еще все мозги бредили воспоминаниями о царе. Гулкие отзвуки от него рычали повсюду». — («Tomma äterljud af honom bölade öfverallt fram»).