Врачу предписано было ежедневно поутру осматривать слабых пленных. Больных отправляли в госпиталь «в полуфурках». Особенно смотрели за тем, чтобы пленные, в видах гигиенических, чаще и аккуратнее ходили в баню.
Те шведы, которые переходили в русскую службу, определялись в 1-ый Финляндский полк, квартировавший тогда в С.-Петербурге, и получали гренадерское жалованье. «Религия их здесь в должном уважении и ни в каких случаях им не запрещается отправлять оную, для чего в названном полку имелся собственный их шведский пастор». Шведские дворяне, при переходе на нашу службу, приравнивались к русским дворянам. Вообще перешедшим «доставлялись всякие выгоды» и «ласковое обращение». Капитан Тишин навербовал в 1-й Финляндский полк 52 человека шведских солдат.
Однако, без конвоя шведов из казарм не выпускали. За побеги полагалось наказание «весьма умеренно палками», а за другие преступления и особенно пьянство, к чему проявляли склонность пленные, сажали под арест.
На Сестрорецком оружейном заводе находилось несколько шведов. Государь Император позволил им возвратиться на свою родину, по их желанию, «несмотря на данную ими присягу».
Пленные офицеры расселены были по разным городам России. Одна партия находилась, например, в Ярославле. Их пребывание там подробно описано в дневнике шведского прапорщика Б. И. фон-Брейтхольца. «Расставаясь с нами, губернатор несколько раз целовал нас, желая счастливого пути домой. Тяжело было расставаться с этой благородной и почтенной семьей, которая оказала нам столько добра. Свою благодарность мы могли выразить только словами, и от души желали, чтобы их соотечественники, которые в Швеции испытывали одинаковую с нами участь, были также обласканы, как мы. После четырнадцати-месячного пребывания здесь, мы с большой радостью отправились к давно желанному дому».
Отношения к нам финляндцев находились в известной зависимости от отношений Швеции к России. Если бы шведы будировали финляндцев, вероятно, они не успокоились так скоро, как это случилось. Но Швеция вела себя прекрасно. Бернадот заявил себя прямотой и честностью. Предательство было не в его характере; для каких-либо дурных побуждений он был слишком благороден. Не напрасно о нем было сказано: «Это французская голова, но сердце римлянина». В виду этого финляндцам пришлось отложить свои надежды на Швецию, если таковые существовали.
Генерал Сухтелен делал «сильные уверения» в дружеском к нам расположении шведского двора. Бывший шведской службы генерал Армфельт, учинивший в Стокгольме присягу на верное подданство России, также уверял в хорошем к нам расположении правительства королевства. Но Штейнгель не входил в рассмотрение справедливости подобных политических рассуждений и принимал меры предосторожности. Он знал, что в Швеции риксдаг не был распущен и имел сведение о том, что в народе по наружности хотя (там) все тихо, но вообще ропот весьма велик и боятся посещения англичан. В мае 1810 г. риксдаг, но после больших несогласий между его членами, был распущен. Дворянство поддерживало французскую партию, а народ добивался для собственной пользы торговли с англичанами. Кроме того, король желал сформировать до 50000 ландмилиции, но население противилось такому набору.
Когда сделалось известным «внезапное назначение (в июне 1810 г.) наследником короны Швеции одного из французских генералов», сейчас же озаботились оградить общее спокойствие «обеих Финляндии». Генералу Штейнгелю было сообщено, что Государь Император, по случаю последовавшей перемены в Швеции, повелел «взять возможные осторожности к предохранению вверенного вам края от смятений. Для сего наиболее нужно стараться отвращать все зловредные влияния, кои могут распространять эмиссары из Швеции или других держав внутри новоприобретенной Финляндии; на сей конец нужно вашему превосходительству приобрести приверженных к себе конфидентов, кои бы о всех подобных сношениях, подозрительных людях, мыслях и расположении обывателей неукоснительно вам доносили, дабы сим средством удобно вам было решительным распоряжением погасить искры возмущений при начале их появления». Чтобы иметь для надзора «военную полицию», расположили один кавалерийский полк по полу-эскадронно в удобных местах новой Финляндии.
«Дух и расположение к нам финнов, сообщил Штейнгель военному министру Барклай-де-Толли (18 апр. 1810 г. за № 34 из Або) — совершенно известны; крестьяне сильно ропщут, что транспортами совершенно их разоряют, особливо военными при распутице». 1-го Сентября 1810 г. Штейнгель секретно и весьма подробно описал военному министру общее настроение в крае..