История Финляндии. Время императора Александра I

«В самое то время, когда на сейме в Эребро французский ген. Бернадот избран был наследником шведского престола, тогда здесь тотчас появилось несколько радующихся сему происшествию и уповающих на сильную и, по мнению их, всемогущую подпору нового государя. Надежда сих пустых, не имеющих никакой собственности и от всеместного и общего беспорядка все ожидающих людей, основана на примерах, коим они полагают следовать. С самого сего в Эребро происшествия они считают, что чрез год, а много чрез два, Финляндия паки возвратится Швеции и ласкаются надеждою тогда пользоваться теми же выгодами, какими будущий владетель осчастливит шведов.

«Запретить таковых разговоров, кажется мне, было бы весьма неполитично и показало бы некоторый страх, но напротив того, не удостаивая их ни малейшего уважения, они сами собою исчезнут, что уже и исполнилось, ибо почти никто более ими не занимается, кроме тех, которые надеются на какую бы то пи было перемену для улучшения своего положения.

«Представив таким образом, краткую картину о расположении мыслей некоторой части здешних жителей, я в долге донести вашему высокопревосходительству и о тех финнах, которые благоразумнее о делах рассуждают. Они, конечно, чувствуют в полной мере все им дарованные права, но со всем тем и они отчасти не довольны. Пред сим в мирное время финские войска жили в своих домах, и потому, ни в городах, ни в селениях, никто не имел постояльцев и никто не давал подвод для отвоза военных снарядов и припасов. Ныне, напротив того, все бремя возложено на купцов, ремесленников и крестьян, кои беспрерывными транспортами весьма себя считают отягощенными и коих лучшая часть домов занята, воинскими чиновниками, ибо должностные, дворяне и духовенство все освобождены от постоев».

«Многие ропщут, что по разным претензиям хотя и удовлетворены, но не но курсу. Другие жалуются, что за претерпенные во время прошедшей войны убытки ничем не награждены.

«Для пресечения некоторых из сих жалоб, я расположил войска гораздо пространнее для облегчения обывателей, как в квартировании, так и в транспортах нужных припасов и для лучшего над ними надзора.

«Я почитаю нужным, описав теперь подробно здешнее положение, присовокупить к сей картине, что вообще финны никогда не были искренно привержены шведскому правлению, которое их всегда утесняло, а привязаны они к нему по одной только древней привычке».

«Легко статься может, что при нынешнем в Швеции положении дел, стокгольмский кабинет для воспаления беспокойных голов употребит эмиссаров, назначая к тому из тех вояжеров, кои в силу мирного трактата беспрерывно и свободно из Швеции сюда и обратно ездят и которые ежедневно в большом количестве прибывают».

Резолюция геи. Барклая-де-Толли гласила: «отправить в копии к государственному секретарю, для доклада Государю Императору».

Общему успокоению немало содействовали удачно выбранные представители при петербургском и стокгольмском дворах.

Граф Петр Корнильевич Сухтелен серьезно образованный, огромной начитанности и большего опыта, оказал России весьма значительные услуги, сперва устройством инженерной части, затем своими советами во время войны 1808 — 1809 гг. и, наконец, исполнением особой миссии в Стокгольме. После кампании 1808 — 1809 гг. он же явился Нестором этой войны, приобретя всеобщее уважение своими глубокими познаниями, благородным характером и любезным обхождением.

Назначенный нашим дипломатическим представителем в Швецию, он, при приезде в Стокгольм, был принят недружелюбно. Сам Сухтелен пишет по этому поводу русскому канцлеру графу Румянцеву 7-го июля 1810 г.: «небылицы, распространяемые обо мне, есть последствие того странного впечатления, которое произвел мой приезд сюда; меня обвиняют в том, что я главная причина сдачи Свеаборга, следовательно и потери Финляндии». Сухтелен по отзыву Г. М. Армфельта — хитрейшее создание, какое когда-либо производил свет. Армфельт опасался, что риксдаг представит для Сухтелена обширное поле деятельности. С течением времени Сухтелена не только полюбили в высшем обществе, в мире литературном и аристократическом, но он сделался центром дипломатического корпуса в Стокгольме, давая блестящие балы и роскошные обеды. Все искали его знакомства; беседа с ним была особенно поучительна. Он жил открыто. Для всех без исключения был доступен его прекрасный парк и сад. «Маленькая худощавая фигура старика Сухтелена никогда не показывалась на улицах Стокгольма иначе, как в роскошном экипаже, запряженном шестеркой лошадей, и ни один бедный, снимавший перед ним свою шапку, не оставался без ответа на свой поклон. О Сухтелене можно сказать, что у него было три родины, и в то же время ни одной. Он родился в Голландии, 30-ти лет поступил на русскую службу и 30 лет прожил в Швеции, в качестве русского посланника, однако, он до такой степени привык к Швеции, что скорей отказался бы от своего поста, чем от той страны, где он заранее приготовил себе могилу».