Ландсгевдинг Олаф Вибелиус опротестовал объявление об отобрании офицерских бостелей. В особом мемориале от 2 апр. н. ст. 1808 г. он доложил графу Буксгевдену, что «согласно нашим законам, которые победитель обещал сохранить, никто не может лишиться своих прав вследствие действий другого лица, жена не может лишиться своих прав вследствие действий мужа, кредитор — вследствие действий должника. Если же теперь чины финской армии, исполняющие долг службы и верности, лишились своего имущества, за неизвестное им до того преступление, то не согласно с законом, чтобы их жены и кредиторы лишились своих прав. Предписанные мне меры по конфискации и сдаче в аренду распространяют по всему краю ужас и отчаяние». Его протест не привел сперва к желаемому результату; но впоследствии Царь, снисходя к представлению Спренгтпортена, манифестом от 17 июня, дозволил отложить отдачу бостелей в аренду еще на шесть недель, считая со дня объявления об этом в Финляндии.
Одновременно с мероприятиями против бостелей, наше правительство старалось уговорить молодых офицеров или способных молодых людей, преимущественно из дворян, поступить в русскую службу. «Приглашение финским дворянам и офицерам вступить в службу Его Величества, — говорит Буксгевден в донесении военному министру, — с моей стороны производится возможно усердно; некоторых я уже послал к вам, а других в скором времени отправлю, как только об этом заявят свое желание, но многие скрываются в своих имениях и занимаются главным образом земледелием».
Во всяком деле имеется две стороны. То же повторилось с рассылкой прокламаций, вызвавших столько возражений и критики. Полезная сторона прокламаций сводилась к тому, что они разъясняли населению его будущее положение, знакомили финнов с русским правительством, которое ранее было отрекомендовано шведами, как варварское. Прокламации сразу вводили порядок в стране и делали переход к русскому владычеству менее чувствительным для новых подданных. Никакому общеевропейскому народному праву воззвания не противоречили и ничего безнравственного в себе они не заключали. Шведы платили тою же монетою. Они также прибегали к прокламациям и при посредстве их достигли многого: они подняли крестьян и вообще отвращали население от русского владычества, распространяя о нем разные небылицы. У Булгарина читаем напр.: «А вот я вам покажу печатное объявление, что русские хотят уничтожить нашу веру»... Старик подал мне печатную прокламацию на финском языке».
Клингспор издал прокламацию, в которой уговаривал крестьян причинять неприятелю всевозможные препятствия и вред, «какие только храбрые эстерботнийцы знали с испокон века».
«Прокламациями Короля население новой Финляндии призывалось к всеобщему возмущению и к отмщению русских, в надежде вытеснить из края», — писал Буксгевден графу Ник. Петр.
Румянцеву (23 мая 1808 г.). Таковые обещания тем становятся действительнее, что финны привыкли слышать глас государей своих, и верить им, а прокламации сии от лица Короля относятся прямо к народу. Чтоб уничтожить действие оных и обратить доверенность сего народа, нужно непременно обнадежить его сильнейшими уверениями, в особливом манифесте от Государя Императора, представя с одной стороны Монаршие милости, а с другой поражая умы всеми страхами войны и справедливой мести». Представляя проект подобного манифеста, главнокомандующий просил об его утверждении Государем Императором, «дабы таковой мог впредь остаться вечным актом, для новоприобретенной Финляндии». — «Беспокойство умов здешних жителей и желание их видеть от имени нового Государя своего подтверждение о сохранении всех их прав, заставляет меня убедительнейше просить поспешить присылкой сего манифеста; от скорого распространения оного зависеть будет спокойствие жителей и безопасность с их стороны нашего здесь пребывания».
Успех сопровождал первые шаги русских в Финляндии: перед одной колонной поспешно отступали войска Клингспора, другой, двигавшейся ближе к берегу Финского залива, сдались две крепости вскоре после начала кампании — Свартгольм и Свеаборг. В гарнизоне Свартгольма 21 февраля н. ст. 1808 г. находилось: 21 офицер, 32 унтер-офицера, 12 музыкантов, 635 рядовых и 14 человек, принадлежавших к гражданскому ведомству. Комендантом состоял Грипенберг. О назначении его в Свартгольм Клеркер сказал: «Грипенберг хороший юрист, но не известен как военный, почему от него многого ожидать нельзя».