Русские готовились к осаде; Буксгевден верхом, под охраною эскадрона гусар и роты егерей, направился к Свартгольму для рекогносцировки. От осмотра он получил такое впечатление, что ни штурмом, ни осадой нельзя добиться какого-либо значительного успеха. Тогда он решил испробовать иные средства. На следующий день был послан парламентер, с предложением сдаться. Нашего генерала сопровождал надворный советник Хагельстрём, который на шведском языке сказал, что вся страна находится уже во власти русских и что плохое состояние Свартгольма вполне им известно. Шведы не располагали ни одной годной пушкой, почему лучше всего было сдаться. Раздраженный Шульц якобы воскликнул тогда: «Какая такая баба была твоей матерью? Ты слишком хорошо говоришь по-шведски, чтобы быть русским»! — От сдачи шведский офицер категорически отказался.
Началась перестрелка. Она продолжалась недолго. Крепость сдалась. Герои не могли жаловаться на кровавый бой, потому что из всего шведского гарнизона во время осады был ранен только один человек! K. М. Грипенберг передал ключи и флаг крепости русским, которые, вступив в Свартгольм, нашли ее в «отличном оборонительном состоянии». В ней имелось до 200 орудий и разные припасы. Гарнизон отправили в Ловизу, откуда солдаты свободно могли разойтись по домам.
Шведские и финские историки предполагают, что быстрая капитуляция Свартгольма явилась результатом деятельности Спренгтпортена. Из переписки графа Буксгевдена можно вывести догадку, что при покорении Свартгольма (6 марта) были употреблены такие же средства, какими воздействовали на Свеаборг, но верных доказательств на это в делах не находится (Михайловский-Данилевский). Как говорят, Спренгтпортен имел с собой значительную сумму денег, и сначала отправился в Ловизу, где весьма усердно вел рекогносцировку Свартгольма и указывал затем те места, откуда можно было успешно ее обстреливать. В качестве переговорщика он, видимо, выказал большое рвение. Он сулил коменданту, по собственным словам последнего, «золотые горы», но своих обещаний однако не выполнил.
Впоследствии K. М. Грипенберг писал подполковнику О. К. фон-Фиандту (1809 г.) о Спренгтпортене: «На этого господина нельзя очень надеяться и частенько он холоден к бывшим своим друзьям. Меня он преотменно провел. Я был ему необходим, и он меня «par suprise» запутал в лабиринт, из которого я больше не мог выпутаться; он окунул меня в несчастье, за которое одному ему обязан. Таков этот благородный человек».
Комендант K. М. Грипенберг после капитуляции крепости поступил на русскую службу и его помощник, капитан ф.-Шульц, последовал за ним, но уже после того, как генерал Адлеркрейц грубо отказал ему в Стокгольме в своем участии.
Как отозвалось падение этой маленькой крепосцы на финляндцах, свидетельствуют записки майора Берндта Генриха Аминова: «Теперь я достоверно узнал печальную весть о капитуляции Свартгольма, солдаты взяты в плен, и все, что находилось в крепости, сделалось добычей неприятеля. Великий Боже, неужели нет больше ни веры, ни чести, ни любви к отечеству в шведском войске! Сдать крепость в то время, когда не убили еще ни одного солдата, ни одна дымовая труба не была разрушена неприятелем, не было в стенах такой большой щели, чтоб муха могла чрез нее влететь, а пороху и пуль имелось в избытке и провизии оставалось еще на несколько недель! По моим воззрениям такая сдача крепости составляет величайшую государственную измену. Совет, который решил сдачу крепости, по праву несет на себе проклятие и презрение всей нации. Но, славу Богу, венец крепостей в пределах Швеции, — т. е. Свеаборг, — еще держится и обороняет его человек со славой, которому вся нация вполне доверяет. Пока этот драгоценный алмаз еще находится в шведских руках, русские никогда не будут в состоянии покорить эту страну, и день нашего освобождения еще настанет».
Майор Аминов, несомненно, говорил мужественно и чувствовал глубоко. Но как вообще отнеслись в финляндском обществе и в шведских правящих сферах к русскому нашествию? Поддержали ли они своей энергией и своим сочувствием бойцов, которые мерзли и проливали кровь на полях сражений? В дни испытаний настроения общества имеют большое значение; в чувствах, господствующих среди него, и сила, и слабость нации. Что же показывал этот общественный барометр в начале кампании и какие можно было сделать по нем предсказания об исходе борьбы?
Наиболее верно оценены наличные условия Р. Ребиндером в его записках «Souvenirs de ma vie». Общее настроение в Финляндии при начале войны он представил в следующем виде.
По чувству расположения к русским, как к неприятелю, он делит всех на три группы: крестьяне, горожане и солдаты — словом, низший слой общества и представители большинства населения, — крепко держались за соединение с Швецией.