История Финляндии. Время императора Александра I

Распоряжавшийся осадой генерал П. К. Сухтелен действовал чрезвычайно умно и настойчиво, решив во чтобы ни стало завладеть укреплением. Работы велись под его наблюдением энергично, а главное — он оказался необыкновенно изобретательным по части распространения среди осажденных слухов, деморализовавших шведский гарнизон, и в придумывании разных средств маскировать свои силы и планы. На батареях работа кипела. Днем открывался огонь, вредивший деревянным постройкам, складам и несколько флотилии, а ночью высылались барабанщики и стрелки для производства ложной тревоги. Для того, чтобы беспокоить неприятеля, была организована особая подвижная батарея полковника Аргуна, который явился настоящим «будильником гарнизона». Подобными мерами русские держали осажденных постоянно под ружьем и в страхе, утомляя непривычных солдат, и без того уже обремененных трудами крепостных работ, и делая их жизнь несносной. Желая посеять смуту в крепости, «русские генералы, под видом военной вежливости», посылали в Свеаборг газеты с известиями об успехах нашего оружия в Финляндии и неудачах шведов. Шведские историки подозревают даже, что газеты эти были собственного изготовления осаждавших. Чтобы ввести шведов в заблуждение относительно численности наших сил и наших планов, приказано было постоянно передвигать войска по улицам города, заготовлять лестницы, фашины, туры и т. и.; ночью, потихоньку, части войск выводились за город и на другой день они вновь вступали в Гельсингфорс с барабанным боем. В крепости подобные маневры, в воображении неприятеля, по полученным от своих соплеменников-очевидцев известиям, разрастались в несомненные сведения о том, что русские сосредоточивают несметные полки, приготовили целые леса осадных лестниц и, следовательно, готовятся к кровопролитному приступу. Гр. Буксгевден надеялся на недостаток гарнизона «в пиве и водке», на сырость казематов, а «наипаче на неудовольствие финляндских войск, которое чрез различные внушения от преданных нам неминуемо долженствует возрасти». 6-го марта он сообщал Аракчееву, что еще до прибытия русских войск прокламации наши уже находились в руках гарнизона и что «все те влияния, которые можно там сделать деньгами, обнадеживаниями — производятся и производимы будут тем с большим попечением, что на сие самое относится и воля всемилостивейшего моего Государя».

По отношению к Кронстедту осаждавшие проявили изысканную предупредительность и предложили пропустить в город его семью; но он не пожелал воспользоваться этой услугой. Все это, конечно, приемы военной хитрости и военного расчета, кои, однако, не воспрещены ни законами, ни обычаями и широко практикуются всеми полководцами мира. Шведы в этом отношении не оставались в долгу и по мере своих сил старались ввести в заблуждение осаждавших. Чтобы ободрить гарнизон, был распущен ложный слух, что русские дважды атаковали крепость Свартгольм и дважды с уроном были отбиты. В другой раз, предложено было поджечь что-нибудь в крепости и поднять усиленную тревогу, дабы неприятель, предполагая, что гарнизон занят, произвел опрометчивое нападение. рассказывают, что четыре финских крестьянина проникли в крепость, покрыв простынями и лошадей, и сани, чтобы не быть замеченными на снежном фоне.

Кронстедт верил удручающим его слухам, которые тогда распространялись. Но в этом повинны также многие шведы. В своих записках Тролле-Вахтмейстер говорил: если Кронстедт верил рассказам Сухтелена и его ложным известиям, то удивляться сему не приходится, в виду того, что в этих рассказах заключалось только то, что друзья Кронстедта, вместе со стокгольмским обществом, распространяли, как вполне допустимое. Ведь сами стокгольмцы говорили, что Наполеон не желает им зла, что русские вторглись в Финляндию ради него, что цель русских заключалась в установлении мира, которому мешал один только Король и т. п. Кронстедт, ненавидевший Короля, верил подобным сведениям, слушал, кроме того, лукавого Ягерхорна и видел слезы его жены, боявшейся осады.

План взятия Свеаборга, видимо, обдумывался в Петербурге до начала кампании и, вероятно, там уже решено было прибегнуть к разного рода воздействиям на гарнизон. Такое, хотя и несколько шаткое, предположение создается при чтении дневника Р. Ребиндера («Воспоминания моей жизни»), в котором отмечено его удивление по поводу разговоров некоторых русских офицеров, готовившихся совершить поездку, с целью присутствовать при капитуляции Свеаборга, того Свеаборга, который с самого детства Ребиндера был запечатлев в его воображении, как образцовое творение соединенных сил искусства и природы.

Русскую главную квартиру сопровождал в походе особый дипломатический отдел, в составе которого, в дни осады северного Гибралтара, оказались некто Шредер, «барон» и кавалер мальтийского ордена Хагельстрем, Ладо, родившийся в Финляндии и дезертировавший из своего полка, и др.