Конечно, пытливые взоры прежде всего устремились на Кронстедта: не он ли куплен был русским золотом? В течении почти целого столетия Швеция, Финляндия и Россия жили в той уверенности, что Кронстедт продал крепость.
Правда, что уже в 1809 г. в Стокгольме появилась брошюра одного из свеаборгцев, свидетеля хода всей осады — капитана Бота (Both), «о причинах падения крепости»; в этом сочинении автор сразу стал опровергать всякие россказни «о бочках с червонцами»; однако, голосу его не вняли. В 1832 г. гр. П. К. Сухтелен напечатал очень солидное и спокойное исследование о войне 1808 — 1809 гг., в котором также старался рассеять всякие толки о подкупе адмирала Кронстедта; но ему не поверили, или — точнее говоря — на его заявление обращено было очень мало внимания. В сороковых же годах за честь Кронстедта заступился профессор и ректор Гельсингфорсского университета Габриэль Рейн; но и его заявление было заглушено общераспространенным тогда негодованием на шведского адмирала. Не допускал, наконец, измены и генерал Дёбельн, очень резко и строго осудивший Кронстедта, как коменданта. Всего этого было мало, и дурная молва упорно держалась повсюду.
Свеаборг был средоточием войны и потому в Петербурге к нему проявили в свое время заметный интерес. Его Величество, — писал посол Коленкур в марте 1808 г.: «снова заговорил о действиях его армии в Финляндии и сказал, что, может быть, представится необходимость идти приступом на Свеаборг. Я возразил ему, что безразлично, взять ли эту крепость немного позже или немного раньше, но крайне необходимо идти на Стокгольм; только это заставит все крепости сдаться».
«В другой раз Император сказал мне, что заложены четыре батареи, которые начали стрелять по Свеаборгу. В ней было мало войска и снарядов, и почти никакого продовольствия. Шведский генерал Кронстедт, моряк, который там командует, сам говорил это при вторжении. По-видимому, он решился держаться, но это не будет продолжительно, потому что гарнизон состоит из финнов и плохого войска. Возобновившийся мороз позволяет надеяться, что эта крепость сдастся прежде, нежели ей успеют подать помощь с моря. Вначале думали взять ее приступом. Я никогда не поддерживал этого, зная от Спренгтпортена, что приступ не мог быть успешным, а неудача в такой близости от Петербурга не могла не вызвать крайнего недовольства и доставила бы новую пищу недоброжелательству. За исключением этой крепости, вся Финляндия завоевана».
В следующем разговоре Император выразил надежду на близкую, по-видимому, сдачу Свеаборга. «Он сказал мне, что комендант, кажется, расположен вступить в переговоры; Его Величество поручил Аракчееву повыведать это и сделать ему все предложения, которые могли бы побудить его сдать крепость, не пятная своей чести»[6]
.По прошествии некоторого времени Коленкур вновь удостоился беседы с Монархом. «Под конец разговора Его Величество объявил мне, — пишет посол, — что комендант Свеаборга подписал капитуляцию, которою он передавал русской армии три форта, из всех, составляющих эту крепость, и обязался 3-го мая передать также другие, равно как и флотилию, если к этому сроку ему не будет прислано с моря подкрепления в пять судов. Я заметил, что эта капитуляция обнаруживает в нем человека неопытного, и что если бы его еще обстреливали несколько дней, то завладели бы скоро всеми фортами. Император был, по-видимому, согласен с этим, но заметил мне, что в таком случае пришлось бы сжечь всю флотилию, тогда как теперь он получит ее в целости. Все уверены, что море не очистится к назначенному сроку».
Неделю спустя появилась конвенция в оригинале. — «Ну, довольны ли вы, — сказал Царь. — Как вам нравится этот Кронстедт, который отдает мне войска своего государя и заранее признает уступку Финляндии?»
27 апреля Александр сделал следующее загадочное заявление: «Все финские офицеры за нас. Золотой дождь возымел свое влияние во время перемирия; гарнизон сильно обработан, и, между нами будь сказано, адмирал Кронстедт имеет иск к казне, который я обязался ему уплатить. Это между нами, понимаете, потому что это секретная статья, которую я вам сообщаю только потому, что вы для меня иноземец и я вам доверяю».
Когда беседы Государя с Коленкуром сделались известными, то с новой силой возник старый вопрос о том, насколько «золотой дождь» оросил коменданта.