История Финляндии. Время императора Николая I

Биограф гр. Ар. Андр. Закревского, Д. В. Друцкой-Соколинский, говорит, что, приведя финляндцев к присяге Константину Павловичу по общей русской форме, граф считал обособленное положение Финляндии фактически уничтоженным. «Но Государь впоследствии, несмотря на все настояния его, подтвердил основания Фридрихсгамского мира и тем возвратил самостоятельность Финляндии. Граф подчинился, как всегда, распоряжению самодержавной власти; но до конца своей жизни горячо доказывал, что если бы было поддержано его распоряжение, даже пожертвовав им лично, можно было достигнуть полного слияния Финляндии с Россией.

Высочайший манифест об утверждении Николаем I финляндских прав и преимуществ передан был в Сенат, который, «приняв с чувством благоговения» столь «драгоценный залог», поставил себе в священную обязанность изъявить Его Импер. Величеству «от имени здешнего народа глубочайшую благодарность в особом начертании», которое ген.-адъютант Закревский 2 представил Государю. В адресе Сената говорилось: «Ваше Величество. Финляндский Сенат имел счастье получить сегодня акт, коим Ваше Имп. Величество, при восшествии на престол своих предков, благоволили обеспечить жителям Финляндии сохранение их веры, законов и конституционной свободы... Ничто не могло лучше осушить наши слезы и открыть сердца для надежды, как сей великодушный акт... Ваше Импер. Величество явили Себя... благодетелем Финляндии... и найдете в жителях сей страны любовь и испытанную верность... Сохраняя постановления, кои в течение многих столетий составляли основание нашего благоденствия и образованности, будучи покровительствуемы под щитом могущественной Империи Вашего Величества и гордясь принадлежать к оной, чего могли бы мы пожелать еще более, как только заслужить беспредельной привязанностью и чувствами достойными Вашего оправдания, цветущую судьбу, которую Небо в милосердии своем нам предоставило и которую царствование Вашего Величества исполнит...».

Едва кончилась «нелепая трагедия наших безумных либералистов», как вечером того же 14 декабря началось дознание, и последовали аресты. Государь с крайним душевным прискорбием соглашался на заключение преступников в крепость.

По окончании суда, часть декабристов содержалась недолго в Финляндских крепостях. В Выборге были заключены Мих. Сергеевич Лукин, Мих. Фотиевич Митьков и Петр Александрович Муханов. Из них Митьков был, кажется, переведен в Свеаборг на остров Лонгерн, где содержались еще двое; из Выборга были (в 1829 г.) переведены, по представлению Закревского, в Нейшлот офицер Лушников и чиновник ХП класса Критский. Во время допроса, в Петербурге, один из молодых декабристов, упав к ногам Императора, чистосердечно сознался в своей вине. Его наказание ограничено было шестимесячным заключением в Выборгском замке. В Выборгской же крепости сидел Анненков. Из письменного его признания узнаем, что «в Выборге сидеть было довольно сносно, офицеры и солдаты были народ добрый и сговорчивый, большой строгости не соблюдалось, комендант был человек простой, офицеры часто собирались «в шлосс» как на раут: там всегда было вино, потому что у меня были деньги; я был рад угостить, офицеры были рады выпить и каждый день расходились очень довольные, а комендант добродушно говаривал: я полагаюсь на ваше благоразумие, а вы моих-то поберегите. Чувствительные немки, узнав о моей участи, присылали выборгских кренделей и разной провизии, даже носки своей работы. Однажды кто-то бросил в окно букет фиалок, который я встретил с глубоким чувством благодарности: цветы эти доставили мне несказанное удовольствие»...

В Кексгольм были отправлены Ив. Ив. Горбачевский, Александр Викторович Поджи о, Вильгельм Карлович Кюхельбекер.

Едва ли не более всего их было сосредоточено в Роченсальме, в форте Слава. Тут временно находились (с августа 1826 г.) Александр Александрович Бестужев (Марлинский), отправленный затем (в октябре 1827 г.) в Якутск, Алексей Иванович Тютчев, Ив. Дм. Якушин, А. И. Арбузов, Матвей Ив. Муравьев-Апостол. «Здесь все содержались в темных сырых комнатах, питались гнилой ветчиной, не всегда выпеченным хлебом и часто пили воду с примесью соленой морской, попадавшей в единственный колодец». В форте Слава А. Бестужев успел написать повесть «Андрей Переяславский», не имея ни одной книги. Написал он жестяным обломком, на котором зубами сделал расщеп, на табачной обертке, по ночам. Чернилами служил толченый уголь. «Можете судить об отделке и вдохновении», — писал впоследствии А. Бестужев Полевому.

B. С. Норов, привлеченный к делу о тайном обществе декабристов, содержался частью в Петропавловской, частью Свеаборгской крепости[1].