История Финляндии. Время императора Николая I

Историограф H. М. Карамзин сообщал своему другу, И. И. Дмитриеву: «14 декабря я был во дворце, выходил и на Исаакиевскую площадь, видел ужасные лица, слышал ужасные слова, и камней пять — шесть упало к моим ногам. Новый Император оказал неустрашимость и твердость. Первые два выстрела рассеяли безумцев с Полярной Звездой, Бестужевым, Рылеевым и достойными им клевретами. Я, мирный историограф, алкал пушечного грома, будучи уверен, что не было иного способа прекратить мятежа. Ни крест, ни митрополит не действовали». В. А. Жуковский в письме к Александру Ив. Тургеневу с отрадой отметил: ...«Одним словом, во все эти решительные минуты Государь явился таким, каков он быть должен: спокойным, хладнокровным, неустрашимым. Он представился нам совершенно другим человеком, он покрылся честью в минуту, почти безнадежную для России»... «Государь отстоял свой трон... Отечество вдруг познакомилось с ним, и надежда на него родилась посреди опасности, устраненной его духом».

«Еще утром этого дня, — читаем у графини М. Д. Нессельроде, — не знали его громадных достоинств, которые неожиданно обнаружились под влиянием этих грустных обстоятельств. В несколько часов, своей храбростью, присутствием духа, твёрдостью, гуманностью он сумел привлечь к себе сердца и доверие войск, обитателей столицы... Какая речь, какое благородство, какое величие! И где до сих пор он скрывал все это?».

«Я Император, — писал Николай брату Константину, — но какой ценой, Боже мой, ценой крови моих подданных!». — «Никто не в состоянии понять ту жгучую боль, которую я испытываю и буду испытывать всю жизнь, при воспоминании об этом дне», — сказал Николай Павлович французскому послу Лаферронэ, вскоре после своего воцарения. При этих словах, слезы текли из глаз Императора и рыдания заглушили его голос. «Сердце мое раздирается и у меня постоянно пред глазами ужасное зрелище, ознаменовавшее день моего вступления на престол». Правильно поэтому указывают, что происшествия 14 декабря произвели на Императора тяжелое, удручающее впечатление, отразившееся на характере правления всего последовавшего затем тридцатилетия. 14-ый декабрь потряс железную натуру Николая Павловича. Его жизни грозила опасность: «Якубович сознался, что намеревался убить Императора». «Меня не с чем поздравлять, — обо мне сожалеть должно», сказал Николай Павлович в день восшествия на престол.

В продолжение царствования Николая 14 декабря служили благодарственное молебствие об «избавлении от крамолы, угрожавшей бедствием всему российскому государству». В разговоре Николай Павлович не раз вспоминал о декабристах, называя их «мои друзья из четырнадцатого». Даже умирая, Государь просил Наследника престола поблагодарить войска за спасение России (в 1825 г.). Столь сильно задето было рыцарское чувство Государя, столь глубока была рана 14 декабря.

В книге шведа «La Scandinavie», предназначенной для европейской публики, рассказывались разные небылицы. В Зимнем дворце, накануне решающего дня, внезапно произведена была смена гвардейского гренадерского полка другим полком, в котором офицеры были финны. В то же время, когда доверили важный пост этим офицерам, им объявили манифест, коим утверждались права и свобода Финляндии. «С этого момента финны считали себя связанными узами благодарности и долга, и несколько часов спустя с геройским мужеством защищали Государя от возмутившейся гвардии. Достоверно можно утверждать, — прибавляет швед, — что Николай в эту решительную минуту обязан был сынам Финляндии короной и жизнью». Автор «слышал звон», но смешал л.-гв. финляндский полк с финляндцами.

Узнав о роковом событии в Таганроге, и. д. председателя Комиссии Финляндских дел, барон Р. Ребиндер, устремился к Великому Князю Николаю Павловичу и в то же время сделал попытку достать нужные ему справки у статс-секретаря Польши гр. Грабовского. Не узнав ни здесь, ни там ничего определенного, Ребиндер сам присягнул и предложил своим подчиненным принести присягу Константину Павловичу. Об этом он написал финляндскому генерал-губернатору А. Закревскому.

Уведомление о скорбном событии генерал-губернатор получил в Гельсингфорсе 29 ноября «в 12 часов утра» эстафетой, которая привезла «партикулярное письмо; не имея однакож никакого официального известия, — прибавляет Закревский в своем дневнике, — содержал оное в тайне». Но в тот же день он получил официальные уведомления, почти единовременно от и. д. председателя Комиссии Финляндских дел, барона Р. Ребиндера, и от военного министра, генерала Татищева. — Ребиндер, не имея никакого предписания, тем не менее, просил о приводе к присяге. Генерал же Татищев приложил к своему уведомлению ту форму верноподданнической присяги, которая рассыпалась повсеместно от Правительствующего Сената. Закревский немедлен-ленно предписал финляндскому Сенату присягнуть Его Императорскому Величеству Константину Павловичу и просил озаботиться о приведении к присяге всех учреждений и сословий края, кроме крестьян, по препровожденной при этом форме присяги, «изданной от Правительствующего Сената».