История Финляндии. Время императора Николая I

Я. К. Грот навел своего умного и отзывчивого друга П. А. Плетнева на ряд новых мыслей и забот. Оба они сердечно отнеслись к делу сближения и тонко и деликатно обсуждали его. «Надо нам много осмотрительности и такту, чтобы сказать что-нибудь и полезное для двух народов, и особенно для обоих приятное. Как бы нам Рунеберга втянуть в наши интересы, т. е. чтобы он искал переводов или вас заставлял подготовлять для него что-нибудь о России или из русской литературы и, таким образом, полюбив наше по сердечному убеждению, говорил бы потом иногда в своих пьесах о наших созданиях с чувством благоволения и решительной наклонности ставить все хорошее наше на ряду с европейским. Я верю, что он вас (Грота) любит, а по вас, конечно, и меня, но надобно ему знать высокость Державина, неподражаемость Крылова, вкус и ум Карамзина, божественность Жуковского и художественную прелесть Пушкина».

Усвоив мысль о необходимости сближения и взаимного понимания, Плетнев уже не упускал подходящего случая претворять слово в дело.

П. А. Плетнев был вполне искренен, когда писал, 10 — 22 дек. 1841 г., гр. А. Армфельту: «могу уверить вас в моем постоянном стремлении содействовать, сколько возможно, ознакомлению и сближению финляндцев с русскими и показать им то место, которое Финляндия должна занимать в отношении к России».

Еще более красиво заявление Плетнева ректору Урсину (4 марта 1844 г.): «Я полагал, что прежде всего мы должны уничтожить народные предрассудки, старинную недоверчивость между нациями и соединить их общим стремлением к обрабатыванию общей истории и литературы Севера. Показывая друг к другу уважение, мы всем даем чувствовать, что понимаем друг друга и всех равно приглашаем в союз нашего братства. Таким образом, те из молодых ученых, которые от вас являются к нам или наоборот, должны находить при первом своем к нам появлении, более готовности допустить их к общему делу и более снисхождения, нежели туземцы».

Эти заявления не остались пустыми словами обычной вежливости. Отношения к финским студентам, ездившим в Москву для изучения русского языка, забота об ученом М. Кастрён е, которому охотно помогала Академия Наук, и пр., показывают, что делались уже первые практические шаги к намеченной цели.

Но случаи, когда русские и финляндцы вспоминали друг о друге и взаимно нуждались один в другом, были, конечно, очень редки. В царствование Николая I много чаще, чем при других Монархах, практиковались взаимные подписки в годы пожаров, голода и других бедствий. Финляндские архивы и местная печать хранят некоторые следы подобного рода взаимного участия. В Симферополе были озабочены постройкой Евангелической каменной церкви; далекий Петропавловск пострадал от огня, и оба города просили Высочайшего разрешения открыть подписку в их пользу в Финляндии. Горели Тотьма, Кузнецк, Троицкосавск — и подписные листы были переданы также в Финляндию. В пятидесятом году сбор производился в Финляндии даже в пользу разрушенных, в 1848 — 1849 гг., церквей сербского народа. И обратно: добрые люди в России не раз вспоминали пострадавших финляндцев, и пожертвования текли из разных её захолустий. Ребиндер, в 1823 г., благодарил Дионисия — епископа пермского и др. — Говоря о деньгах, собранных по Империи на погорельцев, гр. Ребиндер прибавляет: «Русская нация, отличаясь всегда щедростью и сострадательностью, собрала весьма значительную сумму — до 100.000 р. Общественное мнение «делает о сем весьма выгодное заключение». — Даже полки, празднуя юбилеи, не миновали своими воззваниями Финляндии. Перечисляя известные нам факты, мы отнюдь не склонны обобщать и расширять их истинного значения».