История Финляндии. Время императора Николая I

В 1855 г. выгорел г. Ваза. — В виду того, что пострадавшему городу были оказаны щедрой Монаршей рукой большие «отеческие» милости и разрешено было строить новый город на более выгодном месте, горожане, «с теплым движением сердца», желая, чтобы сохранилась «память благодеяния нового Основателя города», просили наименовать его «Николайстад». «Да пребудет в нем державное и драгоценное имя Вашего Величества нетленным памятником Монаршей милости... Горожане желали, дабы Имя Вашего Величества было начертано в благодарных сердцах наших и потомства нашего неизгладимее, чем на мраморе и граните».

Высокой своей царственной личностью Николай Павлович импонировал всегда и всюду. Его строгая требовательность, его справедливость, его милости бывали временами оцениваемы финляндцами и тогда с разных сторон края по разным случаям к подножию его трона стекались благодарственные адресы.

Когда до Финляндии дошел слух о злодейском покушении польских мятежников на Августейшую Особу Монарха, была отправлена особая депутация от Сената, к которой присоединилась депутация от купечества и горожан Гельсингфорса с адресом от имени всех финляндцев. Приняв милостиво депутации, Государь повелел хранить адрес вместе с правительственными актами.

Ожидался приезд Государя на Аланд и архиепископ Мелартин, человек, известный своей преданностью России, ездил туда, чтобы подготовить усердную встречу Монарху.

В январе 1836 г., когда стало известно предположение Государя и Наследника посетить Финляндию, власти имели в виду ознаменовать это посещение выбитием особой медали.

Итак, все, что требовала известная корректность, чему обязывала официальность — все точно, и официально исполнялось. Но проходил определенный для того день и час, и финляндцы вновь замыкались в свой тесный круг, вновь отмежевывались в своей жизни от всего русского.

Примеры отдельного проявления дружеского расположения к русским встречаются, но в виде единичных фактов. Когда Я. К. Грот, по должности экзаменатора русского языка, объезжал Финляндию, бывал то здесь, то там принят весьма радушно. В Сердоболе, — отметил он, — «все очень ласковы», иные беседовали с ним по-русски. В Куопио ему устроили завтрак, осыпали ласками, носили на кресле, при громких криках. Обещали делать все возможное для русского языка. «Что русского, приехавшего в центр Финляндии экзаменовать в русском языке, так принимают, — это я считаю явлением довольно замечательным и много обещающим». В этом своем ожидании Я. К. Грот ошибся: из подобных, дружеских встреч ничего заметного для русского дела не получалось. Все такие встречи и проводы проходили мелкой рябью по холодной как гранит поверхности местного общества и все вновь сглаживалось и затихало.

При желании, русской власти всегда легко было завоевать временное расположение финляндцев; для этого ей стоило только отказаться от своих законных требований и ни во что не вмешиваться. С уходом из Або коменданта П. Турчанинова, абоская знать сделалась более холодной к русским, писал E. В. Иванов 16 — 28 янв. 1835 г. Секрет простой: Турчанинов «ни в чем не мешал им». Ему поэтому поднесли адрес, и последние девять дней прошли в Або почти в усердном угощении генерала Турчанинова». Ренегаты и «тушинцы», к сожалению, всегда и везде находят сочувствие и сторонников. «В Або, — прибавляет Иванов, — нужен такой комендант, который был бы истинно предан русскому правительству и соединял бы в себе знание своего долга». История Турчанинова повторилась с его заместителем. Вступив в должность, Ф. Дершау внимательно отнесся к своим обязанностям, и жители встретили его сухо. Но как только новый комендант перестал вмешиваться в дела, финляндцы полюбили его и отношения между ними наладились.

Честолюбие губернатора Гартмана в Або заставило русских военных сплотиться и устраивать свои «бостонные вечера». У президента Виллебранта зимой 1834г. бывали довольно часто обеды, «но ни один русский не был приглашен». Вот примерная причина постоянных мелких недоразумений и вот формула, которая, не погрешая истиной, может быть принята за основную на всем пространстве финской земли, когда речь заходит о русско-финляндских отношениях.

Иванов далеко не всегда оправдывает русских; он недоволен ими за то, что не придерживались местных обычаев: не делали, например, визитов, не благодарили за приглашения («tackar för sist») т. п. Переведя свое наблюдение от высших сфер к низшим, Е. Иванов заметил, что ближе к Гельсингфорсу крестьяне-финны несколько научились по-русски, но «духом не русеют. Господствующий дух и здесь неприязненный к русским более по эгоизму и в присутствии русских. Что же причиной? Отчасти мы сами: обращение многих русских с финляндцами более отталкивающее, нежели привязывающее» (окт. — ноябрь 1838 г.).