История Финляндии. Время императора Николая I

Кабинет Государя, — по определению барона М. Корфа, — был мастерской вечного работника на троне. Но Государю недоставало главного, — писал А. В. Никитенко, — а именно людей, которые могли бы быть ему настоящими помощниками. «У нас есть придворные, но нет министров; есть люди деловые, но нет людей с умом самостоятельным и душой возвышенной». Величайшая неудача для властей — не иметь около себя просвещенных и честных сотрудников. При их отсутствии на все дела царствования неизбежно ложится печать неудачи и лучшие намерения Монарха извращаются. Голос правды редко и случайно доходил до него. Даже столь приближенный сановник, как кн. А. С. Меншиков руководился личным эгоизмом и не раскрывал истицы перед Царем. Напротив, когда Государь имел в виду произвести импровизированный смотр подчиненной князю части, его курьер мчался грозным вестником, предупреждая соответствующих начальников.

«И ты, — писал В. А. Жуковскому Тургенев, — имеющий доступ, ты не берешь на себя быть указателем подобных нелепостей и, опершись на право рассудка и истины, требовать более уважения к человеческому достоинству». А между тем Государь жаждал узнать правду. Собственноручный рескрипт 7 декабря 1831 г. на имя графа В. П. Кочубея заключает в себе замечательные слова: «Всякое мнение, всякое замечание, клонящееся к охранению справедливости или к пользе общей, Я принимаю с живейшим удовольствием, как несомненный, лучший знак верноподданнического ко мне и престолу Моему усердия. «Я люблю откровенность, — говорил и повторял Государь, — и сам готов за правду умереть». В заседании, в котором участвовал гр. Канкрин, Государь заявил: «Прошу сказать ваше мнение откровенно, нисколько не щадя авторского моего самолюбия». Тем не менее, министр финансов в конце изложения своего мнения прибавил: «Впрочем, как Вашему Величеству угодно». — «Здесь не в угодности дело — возразил Государь; — знаю, что если Я велю, то вы должны исполнить, а теперь вы собраны, чтобы рассуждать и просветить меня».

И Царь никогда не упорствовал по отношению к своим предположениям — раз только возражения были вески и хорошо обоснованы.

Но беда в том, что окружавшие Николая I, занимали Царя «частностями и подробностями, развлекали формами и церемониями». Делать это — «величайшее гражданское преступление», — «несчастная система», писал проф. Погодин. «В порыве своего неограниченного усердия ко благу отечества, Николай I хотел делать все сам», а окружающие потакали его слабостям. Другие очаровывали Монарха блестящими отчетами, подобно кн. Меншикову и Чернышеву.

Между царем и его слугами наблюдался резкий контраст и естественно, что подобное противоречие отразилось на ходе внутренних дел и на политике русского двора. Общая неудовлетворительность личного состава сановников явилась главным тормозом осуществления многих прекрасных начинаний Николая Павловича. Имелись, конечно, и честные деятели, как например, Блудов, Канкрин, гр. Киселев, кн. Воронцов, гр. Толль, гр. Мордвинов и др. Но их было мало.

Министры, — по мнению К. И. Фишера, — перестали быть государственными мужами и сделались чиновниками, или еще хуже, «угождали Государю по-лакейски и обманывали его, как лакеи».

«Император русский вмешивается в мелочи, часто компрометируется, но надобно войти в его положение: он приведен к убеждению, что во всей Империи он — единственный честный человек, а между тем он любил правду выше всего: поневоле он сделался полицеймейстером»... Государь — один, или окруженный толпой предателей, — опутывался невидимой сетью.

C. С. Татищев идет далее и утверждает, что «катастрофой, завершившей царствование Императора Николая, Россия главным образом обязана коренному недоразумению между волей решающей и теми руками, коим вверялось приведение в исполнение её решений»[3].

Несомненно, Николай Павлович шел впереди своих сотрудников, нередко грубо тормозивших его благия начинания. По здравомыслию, ясности взгляда и сознанию своих государственных обязанностей Николай I стоял много выше своего брата Константина Павловича, отрекшегося от престола. К сожалению, Николай Павлович мало доверял своим замечательным в некоторых отношениях способностям. Многие приближенные незаслуженно пользовались его высоким доверием. Николай I был несколькими головами выше своих министерств, военного и морского, своих полководцев, вроде Паскевича и Меншикова. «Если бы то чувство долга, тот характер, та преданность России, которыми отличался Николай Павлович, находили сколько-нибудь живой отклик в его министрах и в массе общества, Николаевская эпоха имела бы иной колорит и иные результаты» и Россия могла бы благоденствовать. При Императоре Николае была система в управлении, все знали, что от них требовалось.

Государь сделал все, что от него зависело, чтобы подготовить почву для развития нашего самосознания. В этом главное значение его царствования. «Мы становились духом в сто раз свободнее, чем потом, когда воцарился у нас произвол мысли и воли».