История марксистской диалектики (От возникновения марксизма до ленинского этапа)

В процессе познания, указывает Энгельс, индуктивный и дедуктивный способы рассмотрения взаимосвязаны: «Индукция и дедукция связаны между собой столь же необходимым образом, как синтез и анализ. Вместо того чтобы односторонне превозносить одну из них до небес за счет другой, надо стараться применять каждую на своем месте, а этого можно добиться лишь в том случае, если не упускать из виду их связь между собой, их взаимное дополнение друг друга. – По мнению индуктивистов, индукция является непогрешимым методом. Это настолько неверно, что ее, казалось бы, надежнейшие результаты ежедневно опрокидываются новыми открытиями» (2, XX, 542 – 543). Некоторые естествоиспытатели настолько увязли в противоположности между индукцией и дедукцией, что сводят к ним все формы умозаключения, при этом упускают из виду другие способы восхождения от единичного к особенному и от особенного ко всеобщему, забывают, что «все формы умозаключения, начинающие с единичного, экспериментальны и основываются на опыте» (2, XX, 542).

Передовое, думающее естествознание вполне солидарно в этом пункте с Энгельсом. Так, Вернадский писал: «Но в науке концепции ее движения путем индукции или дедукции не отвечают фактам, разлетаются перед исследованием хода действительно совершающегося процесса ее развития. Эти отвлеченные построения предполагаемых путей научного развития слишком схематичны и фантастичны по сравнению со сложностью действительного выяснения научных истин» (8, 1428 – 1429). На примере истории понятия силы Вернадский показывает, как возникают научные идеи. В науку, подчеркивает он, понятия о силах вошли не путем умозаключений, а проникли «из мастерских техников, от людей, привыкших к стрельбе и к механической работе» и весьма далеких от абстрактных представлений о движении.

Образование научных понятий не сводится к их последовательному абстрагирующему исхуданию, как полагают рассудочно мыслящие эмпирики, к переходу ко все более тощим абстракциям. Характерно, что Энгельс генетически связывает абстрагирующие способности человека с некоторыми формами поведения животных: «Нам общи с животными все виды рассудочной деятельности: индукция, дедукция, следовательно, также абстрагирование (родовые понятия у Дидо: четвероногие и двуногие), анализ незнакомых предметов (уже разбивание ореха есть начало анализа), синтез (в случае хитрых проделок у животных) и, в качестве соединения обоих, эксперимент (в случае новых препятствий и при затруднительных положениях). По типу все эти методы – стало быть, все признаваемые обычной логикой средства научного исследования – совершенно одинаковы у человека и у высших животных. Только по степени (по развитию соответствующего метода) они различны. Основные черты метода одинаковы у человека и у животного и приводят к одинаковым результатам, поскольку оба оперируют или довольствуются только этими элементарными методами. Наоборот, диалектическое мышление – именно потому, что оно имеет своей предпосылкой исследование природы самих понятий, – возможно только для человека, да и для последнего лишь на сравнительно высокой ступени развития (буддисты и греки), и достигает своего полного развития только значительно позже, в новейшей философии» (2, XX, 537 – 538).

Мысли Энгельса об общих чертах рассудочной деятельности человека и животных подтверждены работами И.П. Павлова. Изучая поведение обезьяны, Павлов пришел к заключению, что «ее мышление вы видите глазами в ее поступках» (31, 479). Павлов не соглашается с психологами, которые считали, что мышление совершается во время молчаливого бездействия животного, и настаивает на том, что «вся эта деятельность, когда обезьяна пробует и то и другое, это и есть мышление в действии» (31, 478). Деятельность животного, по Павлову, включает в себя установление связи предметов внешнего мира; ото и есть знание определенных отношений вещей. Помимо синтеза необходимым элементом деятельности животного выступает анализ.