История моей жизни

Сейчас он снимет ставень, и перед большим столом, что стоит на кухне, получится большое квадратное отверстие, и я увижу столовую. Это отверстие сделано для того, чтобы из кухни передавать курсантам пищу.

Подхожу к глиняному трехносому рукомойнику, висящему над большим медным тазом, мочу кончики пальцев, провожу ими по глазам, вытираюсь подолом рубахи - и я умыт. Одним приемом вскакиваю на стол и спрыгиваю через отверстие в столовую.

- Увидит Мэниха, как ты трейфными ногами по столу скачешь, будет тогда история! - добродушно замечает Филипп, не прекращая работы.

Люблю следить за Филиппом, когда он что-нибудь делает. А делает он все быстро, правильно, без перебоев и без суетливости.

Нравится мне, как он режет хлеб или моет посуду.

Хлеб он не режет, а шинкует с неимоверной быстротой, и при этом все ломтики получаются по весу и по размеру совершенно одинаковыми.

Но что особенно меня удивляет в Филиппе, это его невозмутимое спокойствие, - на его круглом рябом лице ни малейшего напряжения.

На дворе становится светлей. Скоро к утреннему чаю явятся курсанты. Возвращаюсь на кухню и, пока нет эконома, съедаю, с молчаливого согласия Оксаны теплую булочку, запивая сладким чаем.

Потом достаю азбуку, тетрадь, изгрызанный карандаш и деловито отправляюсь на гимнастический двор.

Я знаю, что сегодня уроки начнутся с арифметики, к спешить туда незачем: Ратнер все равно меня не оставит в классе, но зато я увижу товарищей до начала уроков.

После вчерашней моей драки с Либерманом я чувствую себя уверенней и убежден, что оскорбительную кличку "Так себе" я уже не услышу.

Несмотря на ранний час, я уже нахожу несколько приготовишек, а спустя немного двор уже звучит детскими голосами.

Приходит Либерман. Я стою в шинели, застегнутой на все пуговицы, и стараюсь придать лицу своему серьезное выражение.

Либерман с примирительной улыбкой приближается ко мне и протягивает руку.

С достоинством отвечаю на рукопожатие. Нас окружает мелюзга.

Завязывается дружеская беседа.

- Правда, что ты жил в Петербурге? - спрашивает меня Либерман.

- Правда. Я даже там родился, - хвастливо добавляю я.

- А разве евреям позволяют там родиться? - допытывается Либерман.

Я объясняю, что живущие в Петербурге евреи имеют право родиться. Замечаю, что наша беседа заинтересовывает малышей, и толпа вокруг меня и Либермана становятся шире.

- И синагоги там имеются? - спрашивает кто-то из ребят.

- Одна только и есть, но она вся выкована из золота.

- Из чистого золота?!

- Да. Потому что там все евреи страшные миллионеры. Бедняков туда не пускают.

- Петербург больше Житомира? - задает мне вопрос Либерман.

- Сравнил тоже, чудак! Ваш Житомир в Петербурге можно так спрятать, что сто лет будешь искать - не найдешь. Хотите знать, как велик Петербург, так я вам вот что расскажу: однажды один молодой казак с маленькими черными усиками задумал проскакать с одного конца города до другого. И вот он садится на коня и во весь дух несется вперед. А когда казак приближается к другому концу города, его уже никто не узнает...

- Почему? - одновременно вырывается из нескольких уст.

- Потому что казак прискакал уже стариком, с вот такой седой бородой и с белыми бровями.

Мои слушатели изумлены. Глаза круглятся, и рты разинуты.

Я доволен, что овладел вниманием, и с каким-то непонятным мне самому чувством радости продолжаю врать. А главное, я сам начинаю верить в то, что рассказываю.

- А хотите знать, какие там дома? - продолжаю я окрепшим голосом. - Они так высоки, что как ни откидывайся назад, как ни задирай голову, - крыш не увидишь. И поэтому иностранцы и другие приезжие, чтобы увидать крыши, ложатся на мостовую лицом вверх, и тогда только они видят вершины домов.

- Ого, вот так домишки!..

- Эх, посмотреть бы!..

- А ты сам ложился? - спрашивает меня один из слушателей.

- Каждый день ложился, - не задумываясь, отвечаю я.

- А царя ты видел? - любопытствует Либерман.

- Конечно, видел! Его нельзя не видеть: он очень высок ростом.

- Как он высок?

- А вот как: дома, вы знаете, какие там высокие, ну и вот... когда царь гуляет по улицам, он локтями пыль стирает с крыш...

- Да что ты?! Неужели! - восклицает изумленный Либерман.

- Не веришь? Спроси у классного наставника. Сегодня же спроси...

В моем тоне столько уверенности, и сам я в ту минуту так крепко верю самому себе, что сомнениям уже нет места, и маленькие слушатели загораются любопытством.

- А хотите знать, чем и как питается царь?

- Хотим, хотим! - хором кричат малыши.

- Так слушайте. Утром царь выходит на дворцовую площадь. Там стоит золотой чан с наш двор величиною. Чан доверху наполнен сливочным маслом. Вокруг чана стоят солдаты с лопатами в руках. Царица с белой булкой стоит на золотой крыше дворца. Главный министр играет в трубу военный марш. Солдаты, заслышав музыку, быстро выстраиваются, набирают на лопаты масло и бросают царю в рот, а царица...

Но тут происходит самое неожиданное: увлекшись моими рассказами, приготовишки не слышат звонка, и сам Ратнер приходит за своими учениками.

- Вот вы где находитесь!.. Хорошо же!..