История одной дружбы

Майя шла по тропинке, отрывала лепестки, судорожно повторяя: «Найдётся. Не найдётся». И вот, наконец, на жёлтой серединке осталось три лепестка. Майя возликовала:

— Найдётся. Не найдётся. Найдётся! — Она была настолько довольна результатом гадания, что, громко рассмеявшись, подбросила вверх стебелёк ромашки, проследив, как он пару раз перевернулся в воздухе и упал на большой запылённый лист лопуха.

До берёзовой рощицы оставалось не более тридцати метров, Майя хотела побежать вперёд и уже была готова сорваться с места, но вдруг взгляд наткнулся на человека, стоявшего у кривого шершавого ствола. Это была женщина: невысокого роста, сутулая, одетая в светлый сарафан и белую панаму.

Женщина тоже заметила Майю, и, несколько сконфузившись, а быть может, испугавшись, начала медленно пятиться.

На руках женщина держала котёнка. Майя была готова поклясться, что видела Тофика. Своего шаловливого, неугомонного Тофика, котёнка, который удрал из дома и оказался на руках… Майя вновь перевела взгляд на женщину в сарафане, вздрогнула и, завизжав, бросилась бежать подальше от берёзовой рощи.

Она не смогла как следует разглядеть незнакомку, не смогла увидеть её лица, перехватить взгляд — она лишь успела выхватить общую, довольно-таки смазанную картинку. Нечёткий образ женщины в сарафане запечатлелся в памяти, упорно продолжая стоять перед глазами.

Задыхаясь, Майя продолжала бежать и кричать в голос. Мелькавшие перед глазами крупные шапки ромашек казались злой насмешкой. Несколько минут назад Майя была спокойна, она шла по полю, гадала на цветке, смотрела, как белые, оторванные от жёлтого глазка лепестки, вальсируют и, пританцовывая, падают ей под ноги. И не было страха, напротив, в душе клокотало ликование, появились вера и надежда на скорую встречу с Тофиком.

Спотыкнувшись о торчавший из земли корень, Майя упала. Заплакала. Не от боли, скорее от страха и чувства полнейшей незащищенности. Она одна в поле а там… в берёзовой роще… женщина в сарафане.

Та женщина… та ужасная женщина… страшная… невероятная… уродливая…

Зачем она появилась в роще? Откуда пришла, держа на руках Тофика? Нет! Нет! Надо бежать. Нельзя сидеть на земле и реветь, она же может пуститься в погоню. А вдруг уже бежит? Майя вскочила на ноги, резко обернулась и громко выдохнула. Никого не видно. Кругом — поле, усыпанное ромашками, васильками, тысячелистником и синими невзрачными цветами; слева лес, а впереди беспокойная (теперь обязательно беспокойная) берёзовая рощица. Женщины нет, и Тофика нет. Ушли? Убежали? Затаились?

Страх опять начал заполнять душу Майи. Она развернулась и быстрым шагом пошла вперёд, навстречу торопившемуся Валере.

Глава шестая И так бывает

Валера не сразу понял, что произошло с сестрой за время его отсутствия. Лицо бледное, испуганное, заплаканное, взгляд мечется в поисках какой-нибудь спасательной соломинки, губы дрожат; сама Майя всхлипывает и не может ничего сказать.

Валера сел перед сестрой на корточки, попросил успокоиться. Майя продолжала молчать.

— Что случилось, почему ты такая? Кто-то обидел, ударил? Говори, не молчи. Что? Что произошло?!

Взяв Валеру за руку, Майя сказала, что хочет домой. Они шли полем и на них со всех сторон давило тяжкое молчание. Молчала Майя, судорожно сглатывая и изредка оборачиваясь назад; молчал Валера, не менее судорожно пытавшийся сообразить, что послужило причиной для резкой перемены в поведении сестры?

Уже давно, наверное, года три точно, Майя не держала брата за руку. Не считала нужным, не испытывала в этом потребности. Они были близки друг с другом, практически не имели секретов, делясь всем, что наболело и тревожило, но по какому-то негласному взаимному соглашению, старались не показывать в открытую своих родственных чувств.

Иногда Майе хотелось обнять брата, расплакаться у него на плече, вызвать к себе жалость, особенно такое желание накатывало по вечерам, когда чувство одиночества (того самого одиночества в толпе) сильнее обычного терзало и разъедало изнутри. Майе хотелось сказать Валерке, что он самый лучший брат на свете, она очень сильно его любит и боится потерять. Но Майя молчала. Молчала из страха прогневить судьбу, получив взамен новый удар.

Ведь был уже один удар: сильный, сокрушительный, тот, после которого нельзя полностью оправиться и жить прежней жизнью. Майя любила маму, любила той нежной, детской, искренней любовью, на которую только способен пятилетний ребенок. Мама была всем: жизнью, воздухом, светом… А потом её не стало. Отняли! Забрали! Увели!

И появился жуткий страх одиночества. Майя любила маму, и та ушла, несмотря на Майину любовь. Не вернулась, несмотря на Майины, слёзы. Значит, у жизни такие суровые, порой жестокие и безжалостные законы. Как так можно?! Почему! Зачем такие законы?

Но они есть. И Майя догадалась — свою любовь к близким людям она должна скрывать ото всех, в первую очередь от себя самой. Чтобы не сглазить, чтобы не позавидовали и не отняли.