Читаем История письменности. От рисуночного письма к полноценному алфавиту полностью

И наконец, последний метод состоит в добавлении фонетического, но не семантического элемента к знаку для облегчения его верного понимания. Так, по-китайски знак «рука» теоретически может обозначать слова «рука, управлять, дотянуться, нести» и т. д., и, чтобы выразить слово ган, «нести», к знаку «рука» присоединяется слог гун, указывая, что его следует читать ган. Эти фонетические элементы в письменностях Ближнего Востока называются фонетическими индикаторами. Несмотря на то что они не являются абсолютно необходимыми для написания слова, в полностью сформированных системах словесные знаки очень редко встречаются без своих фонетических индикаторов. Фонетические индикаторы могут стоять перед словом или после него, и в каждой системе это диктуют те или иные традиции и предпочтения. В египетском письме фонетические индикаторы могут окружать знак слова, в месопотамском и хеттском они обычно следуют за ним. Кроме того, можно наблюдать разные варианты в том, что касается длины фонетических индикаторов. В египетской и хеттской системах фонетические индикаторы могут полностью повторять словесный знак, в месопотамской явно преобладают частичные фонетические индикаторы. В китайской системе ситуация несколько иная. Там фонетический индикатор, будучи добавлен к знаку слова, остается с ним навсегда, образуя единый словесный знак, состоящий из двух элементов. Подавляющее большинство китайских словесных знаков относится к этому классу. Возникновению множества знаков этого класса способствовал преобладающе односложный характер китайского языка и проистекающая из этого факта краткость фонетических индикаторов. Это явление – не уникальный случай в истории письменности. В шумерском языке мы также находим несколько знаков, которые часто состоят из основного и фонетического элементов, как, например, знак в виде головы животного, который после добавления силлабограммы za читается как aza, «медведь», а после добавления ug5 обозначает слово ug, «лев».

Так называемые «фонетические комплементы» возникли в качестве фонетических индикаторов, присоединяемых к основному знаку для облегчения его понимания, как, например, в написании gulul или gul-ul для gul в шумерском и ṭâbab или ṭâb-ab для ṭâb в аккадском. Из этого второстепенного положения фонетические индикаторы поднялись до равного положения с теми знаками, к которым они присоединялись, что в итоге привело к сокращению основных знаков до более коротких, например gu(l) или gu и ṭa(b) или ṭa соответственно. Об этом принципе редукции уже говорилось. В египетском прикрепление полных фонетических индикаторов к логограммам со временем изменило значение этих основных логограмм, сделав их семантическими детерминативами. Именно их египтологи называют «специфическими детерминативами», как, например, ɔxsxx ЖАТb, где детерминатив «жать» встречается только в слове «жать», в отличие от неспецифических детерминативов, таких как «идти», которые встречаются со всевозможными словами, выражающими движение.

Только в заимствованных системах письменности мы находим класс знаков, который не основан ни на одном из шести рассмотренных выше классов. Этот класс знаков, который я называю «аллограммами», включает в себя логографические, слоговые и алфавитные знаки или варианты написания одного письма, которые используются в качестве словесных или даже фразовых знаков, заимствованных для другого письма. Так, например, шумерский знак lugal, «царь», употребляется вместо аккадского šarrum, «царь»; аналогичным образом, шумерские написания in-lá-e, «он отвесит», in-lá-e-ne, «они отвесят», стали заменять išaqqal, išaqqalū, «он отвесит/они отвесят» соответственно в аккадской письменности, так же как шумерское igi-lú-inim-inim-ma употреблялось вместо аккадского ina maḫar sîbī, «при свидетелях». Есть сотни примеров такого рода словесных и фразовых знаков, которые вполне можно было бы называть шумерограммами, так как они представляют собой шумерские написания. Точно так же в хеттской клинописной системе с той же целью регулярно используются аккадские написания. Среди сотен примеров можно назвать аккадское id-din, соответствующее хеттскому pešta, «он дал», аккадское a-na a-bi-ia вместо хеттского atti-mi, «моему отцу» и т. д. Смешанный тип представлен написанием dingir-lum, где шумерское dingir, «бог», плюс фонетический индикатор – lum соответствует аккадскому ilum, «бог», и в целом заменяет хеттское слово šiwanniš с тем же значением. У этих так называемых шумерограмм и аккадограмм есть параллели гораздо более позднего периода, а именно использование арамеограмм в персидском письме пехлеви, где, например, арамейское слово malkā, «царь», выступает вместо персидского šāh, «царь». Еще более поздний пример подобного написания мы видим в современном чтении латинского etc. как «и так далее» и прочих подобных случаях. Еще одна удачная параллель – написание слова god, «бог», латинскими буквами вместо слова agaiyun с тем же значением в одной из письменностей, введенных недавно у аляскинских эскимосов.

Перейти на страницу:

Похожие книги

«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]

Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии. Сравнительный метод помогает идентифицировать особость и общность каждого из сопоставляемых объектов и тем самым устраняет телеологизм макронарратива. Мы предлагаем читателям целый набор исторических кейсов и теоретических полемик — от идеи спасения в средневековой Руси до «особости» в современной политической культуре, от споров вокруг нацистской катастрофы до критики историографии «особого пути» в 1980‐е годы. Рефлексия над концепцией «особости» в Германии, России, Великобритании, США, Швейцарии и Румынии позволяет по-новому определить проблематику травматического рождения модерности.

Барбара Штольберг-Рилингер , Вера Сергеевна Дубина , Виктор Маркович Живов , Михаил Брониславович Велижев , Тимур Михайлович Атнашев

Культурология
Психология масс и фашизм
Психология масс и фашизм

Предлагаемая вниманию читателя работа В. Paйxa представляет собой классическое исследование взаимосвязи психологии масс и фашизма. Она была написана в период экономического кризиса в Германии (1930–1933 гг.), впоследствии была запрещена нацистами. К несомненным достоинствам книги следует отнести её уникальный вклад в понимание одного из важнейших явлений нашего времени — фашизма. В этой книге В. Райх использует свои клинические знания характерологической структуры личности для исследования социальных и политических явлений. Райх отвергает концепцию, согласно которой фашизм представляет собой идеологию или результат деятельности отдельного человека; народа; какой-либо этнической или политической группы. Не признаёт он и выдвигаемое марксистскими идеологами понимание фашизма, которое ограничено социально-политическим подходом. Фашизм, с точки зрения Райха, служит выражением иррациональности характерологической структуры обычного человека, первичные биологические потребности которого подавлялись на протяжении многих тысячелетий. В книге содержится подробный анализ социальной функции такого подавления и решающего значения для него авторитарной семьи и церкви.Значение этой работы трудно переоценить в наше время.Характерологическая структура личности, служившая основой возникновения фашистских движении, не прекратила своею существования и по-прежнему определяет динамику современных социальных конфликтов. Для обеспечения эффективности борьбы с хаосом страданий необходимо обратить внимание на характерологическую структуру личности, которая служит причиной его возникновения. Мы должны понять взаимосвязь между психологией масс и фашизмом и другими формами тоталитаризма.Данная книга является участником проекта «Испр@влено». Если Вы желаете сообщить об ошибках, опечатках или иных недостатках данной книги, то Вы можете сделать это здесь

Вильгельм Райх

Культурология / Психология и психотерапия / Психология / Образование и наука
Бить или не бить?
Бить или не бить?

«Бить или не бить?» — последняя книга выдающегося российского ученого-обществоведа Игоря Семеновича Кона, написанная им незадолго до смерти весной 2011 года. В этой книге, опираясь на многочисленные мировые и отечественные антропологические, социологические, исторические, психолого-педагогические, сексологические и иные научные исследования, автор попытался представить общую картину телесных наказаний детей как социокультурного явления. Каков их социальный и педагогический смысл, насколько они эффективны и почему вдруг эти почтенные тысячелетние практики вышли из моды? Или только кажется, что вышли? Задача этой книги, как сформулировал ее сам И. С. Кон, — помочь читателям, прежде всего педагогам и родителям, осмысленно, а не догматически сформировать собственную жизненную позицию по этим непростым вопросам.

Игорь Семёнович Кон

Культурология