Читаем История письменности. От рисуночного письма к полноценному алфавиту полностью

Выше уже говорилось, что основной принцип старой школы исследователей происхождения семитского письма заключается в том, что классическое семитское письмо (начиная со времен Ахирама) состоит из определенного количества знаков, форма которых заимствована из какой-то другой системы. Напомним, что даже если в настоящее время предпочтение среди восточных систем отдается египетской, нет согласия по вопросу о том, какую форму египетского письма – иероглифическую, иератическую или демотическую – следует принимать за прототип семитских форм. Даже если ограничить круг проблем, придя к согласию относительно какой-то из этих форм, скажем иероглифической, по-прежнему нерешенным остается вопрос, какие из нескольких сотен иероглифических знаков послужили основой для 22 семитских знаков. Отсюда ясно, что любые попытки вывести семитские знаки из того или иного восточного письма, или из той или иной формы египетского письма, или из какой-либо группы знаков в пределах этой формы имеют столько недостатков, что это не позволяет согласиться ни с одной из них. Для сравнения возьмите очевидное и общепринятое происхождение форм греческого алфавита из семитского письма, хурритской клинописи из месопотамской, японского слогового письма из китайского или даже кипрского силлабария из критского. Много лет назад я заметил, что всякий раз, как возникает широкая дискуссия об истории письма с десятками разных мнений относительно происхождения его форм из той или иной системы, само исходное допущение начинает вызывать сомнения. Либо дискуссия прекращается, поскольку вопрос происхождения оказывается простым и получает общее признание – как в случае с выведением греческого письма из той или иной формы семитского, либо само количество разнообразных мнений лишь доказывает отсутствие верного понимания того, как произошла эта форма, как, например, обстоит дело с германскими рунами. Таким образом, я пришел к выводу, что, когда нет согласия относительно происхождения форм какой-либо системы, то ее знаки, как правило, оказываются не заимствованными извне, а независимо и произвольно изобретенными. Насколько обоснованно это сомнение в случае семитского письма, видно из приведенных ниже данных.

Знаки древнефиникийского письма, как утверждается, сначала представляли собой рисунки: знак алеф, ɔāleph, якобы изображал бычью голову, а знак бет, bêth, – дом, и т. д. вниз по списку. Но опять-таки, как и при выборе египетских знаков, среди ученых нет согласия относительно того, от какого рисунка должен происходить каждый знак. Для тех, кто не является специалистом-семитологом, подчеркну, что ученые интерпретируют знак алеф как голову быка не потому, что он напоминает ее по форме, а лишь потому, что его название – ɔāleph – означает «бык» в семитских языках, что позволяет предположить, что этот знак якобы изображал это животное. Ни один из семитских знаков не имеет такой формы, которая сразу бы выдавала его рисуночный характер. Следующие примеры покажут всю трудность интерпретации знаков как тех или иных изображений. Ряд знаков, например хе (hē), хет (ḥēth), тет (ṭēth), цади (ṣādhē), носят названия, которые невозможно объяснить при помощи какого-либо из семитских языков. Другие названия, такие как гимел (gīmel), ламед (lāmedh), самех (sāmekh), коф (qōph), могут существовать как слова в семитских языках, однако их изображения трудно поддаются интерпретации, объясняющей их связь с теми или иными рисунками. Некоторые знаки, по-видимому, имели более одного названия в разные периоды и разных местностях. Так, знак, который в ханаанском называется nūn, «рыба» (с изображением которой не имеет никакого сходства), в эфиопском именуется naḥaš, «змея». Кроме того, высказывалось предположение, что знак заин (zayin), «оружие (?)», сначала назывался зайит (zayit), «олива», из-за соответствующей греческой буквы дзета; аналогичным образом и греческая буква сигма якобы наводит на мысль, например, о слове šikm, «плечо», в качестве названия для знака, который обычно называется šin, «зуб»[18]. Однако наилучшим доказательством того, что по крайней мере некоторые знаки изначально не были рисунками, а появились в результате свободного и произвольного выбора, является сравнение пар аналогичных форм на рис. 76. Эти примеры показывают, что знаки хе и хет появились не как два самостоятельных рисунка, а что один знак возник из другого, имевшего аналогичное чтение, путем произвольного добавления или изъятия того или иного линейного элемента.



Рис. 76. Изменение формы некоторых западносемитских знаков


Перейти на страницу:

Похожие книги

«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]

Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии. Сравнительный метод помогает идентифицировать особость и общность каждого из сопоставляемых объектов и тем самым устраняет телеологизм макронарратива. Мы предлагаем читателям целый набор исторических кейсов и теоретических полемик — от идеи спасения в средневековой Руси до «особости» в современной политической культуре, от споров вокруг нацистской катастрофы до критики историографии «особого пути» в 1980‐е годы. Рефлексия над концепцией «особости» в Германии, России, Великобритании, США, Швейцарии и Румынии позволяет по-новому определить проблематику травматического рождения модерности.

Барбара Штольберг-Рилингер , Вера Сергеевна Дубина , Виктор Маркович Живов , Михаил Брониславович Велижев , Тимур Михайлович Атнашев

Культурология
Психология масс и фашизм
Психология масс и фашизм

Предлагаемая вниманию читателя работа В. Paйxa представляет собой классическое исследование взаимосвязи психологии масс и фашизма. Она была написана в период экономического кризиса в Германии (1930–1933 гг.), впоследствии была запрещена нацистами. К несомненным достоинствам книги следует отнести её уникальный вклад в понимание одного из важнейших явлений нашего времени — фашизма. В этой книге В. Райх использует свои клинические знания характерологической структуры личности для исследования социальных и политических явлений. Райх отвергает концепцию, согласно которой фашизм представляет собой идеологию или результат деятельности отдельного человека; народа; какой-либо этнической или политической группы. Не признаёт он и выдвигаемое марксистскими идеологами понимание фашизма, которое ограничено социально-политическим подходом. Фашизм, с точки зрения Райха, служит выражением иррациональности характерологической структуры обычного человека, первичные биологические потребности которого подавлялись на протяжении многих тысячелетий. В книге содержится подробный анализ социальной функции такого подавления и решающего значения для него авторитарной семьи и церкви.Значение этой работы трудно переоценить в наше время.Характерологическая структура личности, служившая основой возникновения фашистских движении, не прекратила своею существования и по-прежнему определяет динамику современных социальных конфликтов. Для обеспечения эффективности борьбы с хаосом страданий необходимо обратить внимание на характерологическую структуру личности, которая служит причиной его возникновения. Мы должны понять взаимосвязь между психологией масс и фашизмом и другими формами тоталитаризма.Данная книга является участником проекта «Испр@влено». Если Вы желаете сообщить об ошибках, опечатках или иных недостатках данной книги, то Вы можете сделать это здесь

Вильгельм Райх

Культурология / Психология и психотерапия / Психология / Образование и наука
Бить или не бить?
Бить или не бить?

«Бить или не бить?» — последняя книга выдающегося российского ученого-обществоведа Игоря Семеновича Кона, написанная им незадолго до смерти весной 2011 года. В этой книге, опираясь на многочисленные мировые и отечественные антропологические, социологические, исторические, психолого-педагогические, сексологические и иные научные исследования, автор попытался представить общую картину телесных наказаний детей как социокультурного явления. Каков их социальный и педагогический смысл, насколько они эффективны и почему вдруг эти почтенные тысячелетние практики вышли из моды? Или только кажется, что вышли? Задача этой книги, как сформулировал ее сам И. С. Кон, — помочь читателям, прежде всего педагогам и родителям, осмысленно, а не догматически сформировать собственную жизненную позицию по этим непростым вопросам.

Игорь Семёнович Кон

Культурология