История политических и правовых учений

Природную сущность человека Руссо раскрывает в «Рассуждении о неравенстве», характеризуя жизнь дикаря в доисторическом естественном состоянии. Это абстрактный индивид, некто, равный всякому другому. От природы он добр, ибо пока не ведает зла и порока. Его страсти дремлют, а свойственный ему инстинкт самосохранения лишь впоследствии заявит о себе в эгоистическом частном интересе. Самотождественность и незамутненная цельность естественного человека неразрывно связаны с его личной независимостью. Ничем не обладая, он не зависит ни от кого, а потому свободен. Естественная, «истинная» свобода — в независимости. Она обеспечивается непосредственностью отношений каждого с самим собой и внешней природой. Именно способность действовать свободно — «специфическое отличие, выделяющее человека из всех других животных»[85]. Естественное право — это право равенства свободных (лично независимых) индивидов.

В отличие от других теоретиков естественного права, полагавших, что из естественного состояния люди сразу переходят к социальной организации, Руссо предусматривает между ними своего рода переходный период. Это «второе» естественное состояние («естественное общество» — в словоупотреблении начала XIX в.) основано на неформальных семейно-патриархальных отношениях. Неравенство в нем едва заметно и фактически сводится к «разноцветному равенству» — к различиям возраста, физической силы и т. и. Радости общения не нарушают ничью независимость. В лоне патриархальной социальности впервые общественный человек обретает достойные себя, по мнению автора, условия существования.

Данная эпоха — самая продолжительная и самая счастливая в жизни человеческого рода (с. 78). Она уходит в прошлое с возникновением земельной частной собственности, а значит, по Руссо, появлением общественного неравенства. Этот первый этап неравенства (как и последующие) признается в руссоизме исторически закономерным, вызванным «жизненными потребностями» людей, но противоправным, т. е. не соответствующим естественному праву. В условиях социального неравенства неузнаваемо изменяется сама природа человека.

Будучи вслед за Т. Мором сторонником изначальной доброты человеческой природы, Руссо вместе с тем показывает, как в процессе формирования отношений частной собственности инстинкт самосохранения (amour de soi), свойственный естественному человеку, превращается в себялюбие (amour-propre), в своекорыстие частного интереса. Вследствие этого независимость оборачивается взаимным соперничеством, конкуренцией, гражданскими смутами, стремлением каждого выиграть за счет других (с. 79—80). Тем самым свобода переходит в свою противоположность — в отчужденную свободу, т. е. в эгоистический произвол. В конечном счете из взаимной зависимости людей и объединяющих их потребностей образуются узы рабства (с. 71). Отвергая рабство в качестве безусловно противоправного явления («слова рабство и право... взаимно исключают друг друга». С. 159), мыслитель вместе со всеми просветителями охватывает этим понятием феодальные отношения личной зависимости, но, в отличие от них, и любые формы фактического господства одних людей над другими.

Строй социального неравенства с момента своего возникновения нуждается не только в способах прямого подавления угнетаемых, но и в определенном идеологическом воздействии на них, выражающемся, на языке Руссо, в актах «обмана», «хитрости». Утилизаторский «обман» сопровождает утверждение частнособственнических отношений. Тот же «обман» используют богатые, когда они с помощью «хитроумного плана» (и «под давлением необходимости») склоняют бедных к договору об образовании государства. Как и просветители-либералы, Руссо — сторонник теории общественного договора. Но, по его мнению, договор о создании государства порожден коварным замыслом богачей «обмануть» бедных. Поэтому государство с самого начала является «плохим». С его появлением социальное неравенство сменяется вторым, политическим этапом неравенства.

В таком государстве (и вообще «при дурных правлениях») «равенство лишь кажущееся и обманчивое; оно служит лишь для того, чтобы бедняка удерживать в его нищете, а за богачом сохранять все то, что он присвоил» (с. 167). Вся действительность предстает в «ложном» («перевернутом») виде. Происходит кардинальный разрыв между словом и делом, теорией и практикой, между «науками и искусствами» и реальной жизнью. Теперь «о министре не скажут, что он притесняет народ, но что он изыскивает средства; ни о финансисте, что он обворовывает государя, но что он умеет устраивать свои дела» (с. 458).