История политических и правовых учений

Заклеймив отношения «частного» товарообмена, Руссо (по-видимому, сам того не замечая) перенес принцип товарообмена в сферу публично-правовых отношений, снабдив его моралистическими сентенциями о свободе как гражданском долге. На этом построены «договорные» отношения между личностью и государством (а также между государством и обществом). Гражданин, доверив государству в расчете на блага гражданского общежития свою жизнь, свободу, безопасность, должен теперь рассматривать их как «дар», полученный от государства под условием соблюдения законов. В свою очередь, государство в интересах общественной безопасности (т. е. самосохранения) может потребовать от каждого отдать ему свою жизнь (с. 175). Концепция прав и свобод в качестве благ, «дарованных» государством, предполагает, соответственно, и представления Руссо о государстве как «верховном собственнике» жизни, свободы и т. д. граждан[87]. Такого рода антигуманистические, патерналистского толка представления при всей их бросающейся в глаза архаичности в той или иной мере присущи и исторически более поздним, по сравнению с Руссо, этатистским теориям прав и свобод.

Как и другие просветители, Руссо убежден в недопустимости под угрозой расторжения общественного договора посягательств на жизнь, свободу, безопасность граждан, в том числе вследствие неправосудия, и т. п. (с. 123, 373—374). Для него благо одного гражданина — не в меньшей степени общее дело, чем благоденствие всего государства (с. 123). На первый взгляд эти положения характеризуют Руссо как гуманиста и демократа; часто именно в данной плоскости они приводятся и в литературе, посвященной Руссо. Но так ли обстоит дело в контексте всего политического учения мыслителя?

Прежде всего ценность личности признается Руссо только в силу ее включенности в политическое целое — государство. Вследствие этого права и свободы личности ограждаются от произвола в той мере, в какой это необходимо для самосохранения государства, ибо «целое минус часть вовсе не есть целое» (с. 177). Принцип общественной безопасности (самосохранения государства) — ведущий и в уголовной политике. Преступления, угрожающие общественной безопасности, караются изгнанием преступника из государства как нарушителя общественного договора или смертной казнью — как «врага общества» (с. 175).

Гражданская свобода, в отличие от естественной, не должна, по Руссо, выходить из-под власти законов как актов общей воли. Без законов свобода вообще не может существовать. Как и все просветители, Руссо считает, что закон «ставится выше людей» (с. 359). Однако в руссоизме свобода состоит не в том, чтобы зависеть только от законов (такова общепросветительская «формула свободы»), а только «в зависимости от законов» в смысле подчинения общей воле.

В общественный договор, чтобы он не оказался, как подчеркивает Руссо, «пустою формальностью», молчаливо включается обязательство принуждать силой к свободе тех, кто отказывается повиноваться общей воле. Таково «условие, которое, подчиняя каждого гражданина отечеству, одновременно тем самым ограждает его от всякой личной зависимости» (с. 164). Над правовой свободой нависает угроза ее превращения в «деспотизм свободы» (Робеспьер) и такого «самоограничения», которое уже на исходе столетия выльется в якобинский террор. (Впрочем, вожди и деятели якобинской диктатуры вдохновлялись, как известно, именно идеями Руссо!)

Обязательство принуждать силой к свободе «одно только делает законными обязательства в гражданском обществе...» (с. 164). Поэтому оно позволяет государству как целому на законном основании «двигать и управлять каждою частью наиболее удобным для целого способом» (с. 171). В результате «общественное соглашение дает политическому организму неограниченную власть над всеми его членами», и «эта власть, направляемая общей волей, носит... имя суверенитета» (с. 171).

В верховной власти суверена заключена первооснова политической жизни: «Не законами живо государство, а законодательной властью» (с. 171). Общепросветительская формула «законы могут все» трансформируется в формулу всемогущества законодательствующей общей воли. Не закон сам по себе, а общая воля как закон становится мерой гражданской (политической) свободы. Законодателями и «законопослушниками» выступают одни и те же люди: «Народ, повинующийся законам, должен быть их творцом» (с. 178).