История политических и правовых учений

Общая воля выявляется в процессе голосования народа еще до заключения общественного договора как гражданского акта. Собравшись, народ устанавливает закон «большинства голосов», из которого вытекает обязательство меньшинства подчиняться выбору большинства. В результате этого предварительного соглашения «народ становится народом» (с. 160)[88]. Рассматривая общую волю как волю большинства, Руссо вместе с тем проницательно замечает, что «волю делает общею не столько число голосов, сколько общий интерес, объединяющий голосующих...» (с. 173). «В ходе голосования обнаруживается подчас немалое различие между общей волей и волей всех, которая является лишь суммой волеизъявлений частных лиц» (с. 170)[89].

От законодательной власти, олицетворяющей волю (общую волю), Руссо отличает власть исполнительную, основанную на силе. Она должна всегда оставаться только «служителем» суверена и ни в коем случае с ним не смешиваться (с. 192). Лица, наделенные правительственными полномочиями, назначаются сувереном и представляют собой лишь «простых чиновников» суверена, блюстителей его власти. Их деятельность всецело подконтрольна суверену. Главное средство такого контроля — периодически (в сроки, установленные законом) созываемые народные собрания (с. 220). Собравшись, народ должен ответить на два вопроса: «Первое: Угодно ли суверену сохранить настоящую форму правления. Второе: Угодно ли народу оставить управление в руках тех, на кого оно в настоящее время возложено» (с. 227).

Различая традиционно (по числу правящих) монархию, аристократию и демократию, автор «Общественного договора», как видим, отдает предпочтение демократии. Это всеобщая прямая (непосредственная) демократия. При непосредственной демократии, в отличие от представительной, легче исключить ситуации, когда чьи-либо частные интересы — депутатов парламента или членов «частичных политических ассоциаций» (партий) — выдаются за общественные. Однако она осуществима, как хорошо понимает Руссо, только в небольшом по количеству населения и территории государстве. К тому же реализацию прямого народоправства мыслитель ставит в зависимость от патриархальных устоев нравственной жизни граждан («простоты нравов») и социального равенства. В конечном счете Руссо с горечью констатирует: «...если бы существовал народ, состоящий из богов, то он управлял бы собой демократически» (с. 201). Иными словами, он сам признает утопичность своего политического идеала[90].

Если суверенитет как осуществление общей воли не только непредставляем, но и неотчуждаем, то власть в качестве политической силы может быть отчуждена (с. 168). Так происходит, когда в кризисных ситуациях, угрожающих самому существованию (самосохранению) государства, власть передается единоличному диктатору. Он «заставляет умолкнуть законы и на некоторое время прекращает действие верховной власти суверена» (с. 244). Судя по всему, Руссо готов принести в жертву (пусть и временно) государственной необходимости самого народа-суверена. Точнее говоря, со стороны народа это не что иное, как акт «самопожертвования».

Законы как акты общей воли разделяются Руссо на политические, уголовные и гражданские. Еще одной, особой разновидностью законов являются нравы. Пока нравы не изменятся, убежден он, самые мудрые законы бесполезны. Нравы запечатлены в «сердцах граждан». В воспитании нравов велика роль гражданской религии, догматы которой устанавливаются государством. Главная ее задача — заставить граждан «любить свои обязанности» (с. 254). Важно, чтобы они поверили в святость общественного договора и законов. Руссо подчеркивает антихристианскую направленность догматов гражданской религии, следуя здесь Гоббсу и предвосхищая культ Верховного Разумного Существа в революционной Франции на исходе столетия.

Успешная деятельность народа-законодателя и «разумность», а также эффективность самих законов ставятся Руссо в зависимость от воспитания («переиначивания») природы человека в сугубо этатистском духе. Как добиться того, чтобы люди «повиновались по своей воле и покорно несли бремя общественного благоденствия» (с. 181)? Для этого на помощь призывается необычный персонаж — Законодатель. Это не кто иной, как «вестник богов», подобный Ликургу первоустроитель государства, столь нужный народу воспитатель нравов. Он не диктует свою волю народу. Законодатель вообще находится вне реальной политической жизни и не обладает никакими собственно политическими, в том числе «диктаторскими», полномочиями. Но он «должен чувствовать себя способным изменить, так сказать, человеческую природу, превратить каждого индивида... в часть более крупного целого, от которого этот индивид в известном смысле получает свою жизнь и свое бытие» (с. 179).