История России

Не могу сказать, что нашел ясный ответ на этот вопрос, равно как и на вопрос о том, обрекает ли Россию на отставание «подражание» принципам правового госуда­рства, и, если да, то чем их предлагается заменить. Есть упоминание о том, что «боль­шое место в православной традиции занимает этика государственного служения»²⁵ , а все остальные суждения относятся не к государственной власти как таковой, а к ее легитимации и восприятию подвластными. Причем говорится об этом, как правило, не от собственного имени, а словами других авторов, будь то апостол Павел (право­славные христиане молятся «за царей и за всех начальствующих, дабы проводить нам жизнь тихую и безмятежную во всяком благочестии и чистоте»)²⁶ или современный философ А. Панарин («идентичность русских людей скреплял православный идеал свя­щенного царства, основанный на высшей правде и жертвенном служении вере»)²⁷.

Насколько можно судить, под традицией, в соответствии с которой должна строиться российская государственность, понимается традиция самодержавная с ее этикой служения самодержцу вкупе с этикой послушания ему и «всем начальствую­щим». Традиция, легитимируемая «представлением о государстве как о Божественном установлении, священном институте, защищающем высшую правду и справедливость»²⁸ .

В свою очередь, само государство такому о нем представлению должно соответствовать. Его задача — «опираясь на Богом данный нравственный закон, таким образом интер­претировать его в соответствии с местом, временем, культурой, чтобы нравственное начало через действие законодательства укреплялось в жизни личности и общества»²⁹ .

Я много цитирую, дабы позиция Церкви в отношении государства была представ­лена как можно точнее. Позиция эта в том, что юридическая законность и вся деятель­ность светской власти должны подчиняться моральному началу, имеющему Божест­венное происхождение. Если же правители это начало попирают, то «Церковь может выступить с обличением», как выступил в свое время митрополит Филипп против зло­употреблений Ивана Грозного³⁰ . Факт, однако, и то, что никаких протестов против действий власти, включая принимаемые ею репрессивные законы, от РПЦ не поступа­ло и не поступает. Отсюда, очевидно, следует, что все эти действия признаются ею Бо­годанному нравственному закону соответствующими, что, в свою очередь, и стало од­ной из главных причин переживаемого Церковью кризиса.

В Европе, от подражания которой предлагается воздерживаться, тоже говорят се­годня о несамодостаточности юридически-правового принципа. О том, что сам по себе он не в состоянии преодолеть переживаемый Западом кризис легитимности властных институтов, что для этого он должен быть подчинен принципу более высокому³¹ . Од­нако то, что мы слышим в России, — это, при внешней схожести, нечто принципиаль­но иное. В России говорят о более высоком, чем право, принципе, в котором оно пол­ностью растворяется, лишаясь своей автономии, и который сам, в свою очередь, от имени нравственного закона может наполняться любым содержанием. И не только го­ворят, но и делают, пытаясь обеспечить легитимность власти и социальный порядок в обход права.

Напомню, что слова о необходимости подчинения законов и действий политиков высшему нравственному началу произносились в 2012 году, отмеченном массовым протестом против злоупотреблений властей на выборах. В нем тоже доминировала этическая компонента, как доминировала она и в обоснованиях ответной силовой реакции на этот протест. Реакции, соответствующей морали войны, что нашло свое выражение и в цитировании В. Путиным лермонтовского «Бородино», и в репрес­сиях против оппозиции, и в принятых законах, напоминающих законы военного вре­мени. Апелляцию к этой морали мы находим и в выступлениях иерархов РПЦ.

События Смутного времени, войны с Наполеоном и гитлеровской Германией бы­ли привнесены в современный российский контекст как исторические образцы, кото­рые символизируют защиту культурно-цивилизационных рубежей России и которые должны быть сегодня востребованы³² . И, судя по тому, что прозвучало напоминание о сталинской речи 3 июля 1941 года (без ссылки на имя автора)³³ , военная составляю­щая предлагаемых обществу солидаристских ценностей получает верховенство над ценностью собственно православной традиции, в советские времена попиравшейся. Это значит, что отмеченный выше раскол между культурными идентичностями граж­данства и подданства Церковь, действуя в союзе со светской властью, пытается преодо­леть, апеллируя, как и эта власть, к морали военного патриотизма, призванной нейтра­лизовать мораль гражданства и утвердить как всеобщую мораль подданства. Или, что то же самое, апеллируя к уже упоминавшейся инерции милитаристского сознания.