Не буду останавливаться на том, что именно вызвало к жизни это движение, ранее отсутствовавшее, — на этот счет есть разные точки зрения, рассмотрение которых здесь вряд ли уместно. Остановлюсь лишь на самом лозунге «честных выборов». Будучи по своей направленности политическим, он, однако, многими протестующими, если не большинством, таковым не воспринимался. Наоборот, люди, по предварительной договоренности в социальных сетях выходившие на улицы и площади Москвы (в других городах митинговая волна была намного слабее), подчеркивали свою принципиальную аполитичность и нежелание идентифицировать себя с именами оппозиционных политиков. И уже одно это (хотя, разумеется, и не только это) было симптомом скорого спада протестной активности: движение, чуравшееся политической субъектности и политического лидерства, не могло стать исторически результативным. Даже тогда, когда в резолюции митингов их организаторы стали вписывать требование изменения Конституции (ограничения президентских полномочий), системной альтернативы движение в себе не несло, так как осознания ее необходимости в активном слое общества не сформировалось. Оно несло в себе недовольство персонами, играющими не по правилам, но не запрос на институциональные изменения, которые бы такую игру блокировали.
Были в то время аналитики, рассматривавшие это движение как начало нового витка буржуазной революции, в России до сих пор не завершившейся. Некоторые основания для такой оценки, безусловно, существовали: буржуазный принцип в акциях протеста противостоял принципу бюрократическому, буржуазный под себя подмявшему. Но сама буржуазия, особенно крупная, будучи недовольной всевластием бюрократии, к лозунгу «честных выборов» относилась настороженно, так как опасалась, что они приведут к власти левые политические силы антибуржуазной ориентации. Это свидетельствовало о том, что прочной социальной базы в лице предпринимательского класса у движения не было, что, в свою очередь, тоже не могло не сказаться на его характере.
Однако лозунг «честных выборов» выявил все же и нечто существенное. Он выявил наличие в образованном и относительно обеспеченном городском слое
Лозунг «честных выборов» стал реакцией на прогрессирующую цивилизацион- ную ущербность страны при отсутствии у протестного движения политической субъ- ектности и нежелании ее обретать. Это, в отличие от оппозиционных лозунгов конца 1980-х — начала 1990-х годов, была культурная альтернатива без политического измерения и, соответственно, политического целеполагания. Причем альтернатива не только внеморальной и внеправовой культуре государственной власти, но и исчерпавшей за два с лишним десятилетия кредит доверия политике как таковой в любых ее персональных и коллективных воплощениях. И еще традиционной культуре подданства у большинства населения — в значительной степени, как показано в нашей книге, уже разложившейся, но иного качества не обретшей. Культуре, в которой негативная идентичность проявляется как солидарность с «верховными» правителями, что бы те ни делали, а их оппоненты воспринимаются как агенты внешних враждебных сил.
Ее-то, остаточную культуру эту, и противопоставила российская власть протест- ной активности и в своей риторике, и в речах своих помощников на собственных ответных митингах. Ее остаточность проявилась в том, что участников приходилось специально на такие митинги свозить, кому-то из них даже приплачивая. И еще в том, что заметного воодушевления речи ораторов у присутствующих не вызывали. Показательно, однако, что морально-правовому лозунгу «честных выборов» на этих митингах противопоставлялась