История России

О первом из них выше уже говорилось. Это преследование и устрашение тех, кто свое недовольство выражает публично. Это поиск «духовных скреп»³⁴ , которые могли бы морально консолидировать вокруг власти большинство населения и подавить или нейтрализовать претензию меньшинства на субъектность альтернативную. Даже в тех случаях, когда претензия эта выражается не в открытом протесте, а в таких формах добровольной общественной самоорганизации, как, например, движение волонтеров, проявившее себя в помощи пострадавшим от стихийных бедствий последних лет. Оно воспринимается покушающимся на монополию власти как единственного источника инициативной деятельности и морального авторитета, и потому ставится под ее зако­нодательный и административный контроль, превращается в ее «приводной ремень».

Все это осуществляется под флагом возрождения «государства-цивилизации» и присущего ей «национального культурного кода». То есть возрождения государ­ственного патриотизма, выступающего главной «духовной скрепой», «консолидирую­щей базой нашей политики»³⁵ и апеллирующего к образам «госдеповских» и прочих «врагов России» и ее прошлым военным победам. Но это есть не что иное, как апелля­ция «государства-рынка» к образу «государства-армии» при отсутствии присущего по­следнему мобилизационного ресурса. Такое для России тоже не так уж внове — в но­вой исторической ситуации в обновленной форме возрождается феномен, имевший место при Александре III и Николае II. Феномен, названный нами в книге милитариза­цией отношений между государством и претендующим на субъектность обществом.

Второе направление проистекает, как можно предположить, из осознания того, что «государству-рынку» угрожают, прежде всего, отпущенные на свободу частные и групповые интересы государевых слуг. Или, что то же самое, угрожает оно само. По­этому предпринимаются антикоррупционные и прочие меры, именуемые в около­кремлевских кругах «национализацией элиты». Чиновникам предписывается отчиты­ваться не только о доходах, но и о расходах, а также переводить зарубежные денежные вклады в Россию. Способ, избранный для дисциплинирования «верхов», известен в стране со времен опричнины: одной из силовых структур — в данном случае След­ственному комитету — до определенных пределов развязываются руки в борьбе не только с политической оппозицией, но и с чиновничьими злоупотреблениями.

Остается, однако, неясным, можно ли заставить «государство-рынок» выскочить из собственной кожи и преобразоваться не в «государство-армию», время которого стало навсегда прошедшим, а в государство правовое, с возрождаемой «уникальной цивилизацией», никогда не сочетавшееся и ей противопоказанное. Рынок ведь функ­ционирует по собственным законам и на любое возрастание рисков реагирует ростом цен на услуги. Да и субъектов, могущих противостоять его стихии и защищенных от порождаемых им искушений, внутри него никакими приказами не создашь. Тем бо­лее что иной управленческой опоры, кроме бюрократии, у политической власти нет, почему она и воздерживается от ратификации 20-й статьи Конвенции ООН по пре­дупреждению коррупции. Статьи, предусматривающей уголовное наказание в слу­чаях, когда расходы чиновников не соответствуют их официально декларируемым доходам. Похоже, речь идет о том, чтобы трансформировать описанный в книге бю- рократическо-авторитарный политический режим в режим авторитарно-бюрократи­ческий, т.е. об укреплении политической монополии за счет некоторого ослабления ее чиновничьей опоры. Но к верховенству права такое укрепление нигде и никогда еще не приводило.

Как бы то ни было, на вопрос, вынесенный в название книги, за восемь лет, про­шедших после выхода в свет ее первого издания, история свой ответ пока не дала.

Ответы оппонентам

Я не ставлю перед собой задачу отреагировать на все замечания и возражения в адрес книги и ее авторов. Некоторые из них — фактического и терминологического характера — были учтены во втором издании, такие уточнения внесены и в третье. Не буду останавливаться и на критике, содержательно недостаточно проясненной или просто голословной.