История России

Эта особенность советской экономики проявлялась по нарастающей на всем протяже­нии перманентной «индустриализации без рынка»: если в 1928 году доля производства средств производства составляла 39,5%, то в 1986-м — 75,3%. Доля же производства пред­метов потребления в течение этого периода уменьшилась с 60,5 до 24,7% (Селюнин В. Ре­ванш бюрократии // Иного не дано. М., 1988. С. 195).

В период правления Брежнева (1964-1982) ежегодный прирост национального дохода СССР снизился с 9 до 2,6%, а промышленного производства — с 7,3 до 2,8% (Некрич А.М. Золотой век номенклатуры // Советское общество: Возникновение, развитие и исторический финал. С. 432).

Это не значит, что в интересующий нас период не происходило технологического обнов­ления на индустриальной основе. Об этом свидетельствует, в частности, уменьшение чис­ленности рабочих, занятых ручным, немеханизированным трудом: с 1948 по 1987 год их доля сократилась с 63 до 32% (Труд в СССР. С. 250). Но отсюда следует, что даже индустриаль­ная модернизация в Советском Союзе не была завершена (почти треть рабочих оставалась занятой неквалифицированным ручным трудом). И отсюда не следует, что технологическое развитие на индустриальной основе создавало предпосылки для трансформации индустри­альной экономики в постиндустриальную.

К середине 1970-х годов объем инвестиций в сельское хозяйство достиг 27% всех капи­таловложений (Некрич А.М. Указ. соч. С. 432).

Какое-то время кризис мог вуалироваться благодаря притоку в страну нефтедолларов, но ни остановить, ни даже приостановить его нарастание не могли и они. Аналогично тому, как к середине XIX века исчерпала себя созданная Петром I и обновленная Ека­териной II система самодержавно-дворянская, к концу века XX исчерпала себя соз­данная Сталиным и обновленная его преемниками система самодержавно-комму­нистическая. Однако если у первой еще оставались ресурсы самореформирования, позволившие ей продержаться более половины столетия, то вторая таких ресурсов бы­ла лишена.

Горбачев, придя в 1985 году к власти с установкой на перемены, довольно быст­ро понял, что технологическая модернизация и переход к интенсивной модели хозяй­ствования невозможны без модернизации социально-политической. В течение своего относительно недолгого, составившего менее семи лет правления он прошел путь от концепции «ускорения» с ее акцентом на новые широкомасштабные закупки импорт­ного оборудования ради обновления отечественного машиностроения до идей глас­ности, демократизации и демонтажа однополюсной партийной системы властвова­ния. Фактически он возрождал идеалы «социализма с человеческим лицом», вдохновлявшие чехословацких реформаторов 1968 года, т.е. идеалы соединения соци­ализма с универсальными принципами законности и гражданских прав и свобод. Предшественники Горбачева, ответившие на чехословацкую попытку введением в Прагу советских танков, исходили из того, что такое соединение ведет социализм к краху. По сути, они были правы — подобно тому, как правы оказались Александр II и Александр III, предупреждавшие о том, что сочетание самодержавия с конституцией и парламентаризмом обернется крахом российской государственности. Но ее обвал после исторически назревшего сочленения самодержавного принципа с конститу­ционным — вовсе не аргумент в пользу того, что самодержавие можно было сохра­нить. Аналогичным образом обвал коммунистической государственности после осу­ществленного Горбачевым скрещивания советского социализма с ценностями второго осевого времени, которые он именовал «общечеловеческими», — не аргумент в поль­зу жизнеспособности социализма, такого рода ценности отторгавшего.

Косвенно об этом свидетельствует уже то, что все послесталинские руководите­ли, отвергая их, вынуждены были, в отличие от Сталина, с ними считаться. Но не по­тому, что осознавали их связь с технологической модернизацией — такой связи они как раз не замечали и о ней не задумывались. Считаться же с ценностями законности и права они были вынуждены именно потому, что советский общественный строй пре­тендовал на авангардную роль в мировом развитии. Это предполагало конкуренцию с Западом не только в области вооружений и идеологической риторики, но и в качест­ве повседневной жизни, ее привлекательности. Показателем же такого качества и та­кой привлекательности, по мере расширения и углубления урбанизации и роста обра­зованности населения, постепенно становилось соответствие повседневности ценностям не только индивидуального благосостояния, но и прав и свобод человека. То был вызов, порождавшийся сдвигами в культуре, которые в ходе смены поколений оставляли в прошлом промежуточную деревенско-городскую культуру сельских миг­рантов сталинской эпохи.