История России

Критика принципа — это нередко всего лишь фиксация его культурной неукоре­ненности, беспочвенности. Закон — универсальный регулятивный принцип зрелой культуры, предполагающий развитие логического мышления, умение оперировать абстракциями и их конкретизировать, овладение искусством интерпретации, судеб­ной дискуссии, освоение процедуры правоприменения. Древнерусский язычник не мог освоить правовую культуру, стадиально отстоявшую от него на две исторические эпохи — античную и христианскую. Литературным рупором этой неспособности и явилось «Слово» Илариона, который возвысил древнерусскую ментальную реаль­ность, наделив ее максимальным ценностным статусом.

Киевский митрополит мыслил и писал в духе Нового Завета. Он не был созна­тельным противником юридического закона, ставил его выше языческого беззакония, полагая вместе с тем, что время закона прошло и утверждение христианства означало торжество более высокого принципа⁹⁰ . В этом просматривается и заявка на противостоя­ние Византии, стремление высвободиться из-под духовного подчинения ей посредством принижения свойственной грекам юридическо-правовой практики: ведь в Византии даже административные функции императора и патриарха «определялись специаль­ными юридическими установлениями»⁹¹ . Отсутствие такой практики в Киевской Ру­си, как потом и в Московском государстве, могло выглядеть не отставанием, а опере­жением, проявлением более высокого, чем рационально-правовое, духовного начала.

История Московии покажет, что христианское вероучение вполне сочетаемо с сознанием, не обремененным рациональным знанием. Эта история не опровергнет киевского митрополита, во многом следовавшего за евангелистическими текстами. Но она же наглядно продемонстрирует: вера (благодать), противопоставляемая зако­ну, оказывается в конечном счете в политическом союзе с надзаконной силой. А в ис­торических пределах Киевской Руси пафос Илариона с реальностью стыковался еще слабо. Путь от язычества к христианству, даже очищенному от античного и ветхоза­ветного рационализма, оказался небыстрым и непростым.

3.4. Христианство и язычество.

Еще раз о социокультурном расколе

В предыдущих разделах мы уже использовали термин «раскол» применительно к процессам, происходившим на Руси после пришествия варягов. Теперь у нас есть ос­нования вернуться к нему, поскольку его содержательный смысл сказанным выше от­нюдь не исчерпывается.

Социокультурный раскол, его многочисленные линии и их ответвления прони­зывали всю жизнь Киевской Руси, все ее уровни. Инновации (то же христианство) были не в состоянии устранить эти глубокие трещины. Какие-то из них заделыва­лись и цементировались, что на время увеличивало прочность недостроенной госу­дарственной конструкции, но не избавляло от появления новых, порой еще более глубоких линий разлома. Потому что культурный фундамент конструкции оставал­ся расколотым. Расколотым же он оставался потому, что в большое, государственно- организованное общество были перенесены модели жизнеустройства локально-пле­менных, догосударственных миров.

К тому же сами эти миры — вместе с присущей им племенной идентич­ностью — уходили в прошлое только в древнерусском городе. В деревне, удерживав­шейся в архаичном состоянии, они сохранялись: отщепление от них могло осу­ществляться лишь благодаря оттоку сельского населения в города, где был высокий спрос на личностные ресурсы в военной, торговой (она же и военная) и ремеслен­ной деятельности. В сельской местности такого спроса возникнуть не могло, а пото­му и родоплеменные традиции оставались в ней незыблемыми. Это создавало еще одну линию раскола — между культурно продвинутым городом и законсервирован­ной в исходной архаичности деревней. Но и город, повторим, находился лишь на полпути от догосударственной культуры локальных миров к государственной куль­туре большого общества.

Эти миры социокультурного раскола не знали. Два полюса власти — авторитар­ный (в лице племенного князя) и народно-вечевой — воспринимались не как противо­борствующие и конфликтующие, а как взаимодополнительные, представляющие собой две одинаково легитимные проекции единого Бога-тотема. При воспроизводстве же данной модели в государственно-организованном большом обществе социокультур­ный раскол неизбежен. Выше уже отмечалось, что киевский князь, призванный вопло­щать общегосударственное начало, оказывался зависимым от киевского веча, которое руководствовалось локальными интересами города. В отдельных случаях интересы князя и веча могли совпадать, но раскол был изначально заложен в саму эту конструк­цию, ибо в масштабах государства власть князя была вообще лишена второго, допол­нявшего и легитимировавшего ее властного полюса.