История России

Если же говорить о причинах и мотивах сделанного цивилизационного выбора, то принятие христианства по византийскому обряду в определенной степени диктова­лось более ранним выбором князя Олега. Перенесение княжеского стола из ориенти­рованного на Балтику Новгорода в ориентированный на средиземноморскую систему Киев географически и культурно приближало Русь именно к Византии, воплощавшей в те времена мощь древней государственности и блеск великой цивилизации⁹⁸ . Мир западного римского христианства и мир ислама находились существенно дальше; тор­говые, военные и политические связи с ними были менее значимыми. Да и для самих этих миров Русь была слишком отдаленной периферией — качественно иной и мало­актуальной.

Правда, и в Константинополе Русь воспринималась отнюдь не как основной аре­ал культурного воздействия, а как варварская периферия цивилизованного мира, от­деленная от Византии морем, степями и неделями пути. Но учитывая более тесные связи Руси с Византией, чем с другими центрами мировых религий, последняя больше, чем другие, была заинтересована в предоставлении Киеву своих культурных и цивили- зационных ресурсов.

Главный вопрос, однако, состоял в том, какие ресурсы сама Русь готова была взять и способна освоить. Заимствование религиозной составляющей какой-то циви­лизации — это еще не цивилизационный выбор, не вхождение в данную цивилиза­цию. Потому что своеобразие любой цивилизации определяется, повторим, не одной лишь верой и ее церковной институционализацией, а сочетанием веры с двумя други­ми государствообразующими принципами — силой и законом, тоже институциональ­но оформленными.

Осознав ограниченность консолидирующего потенциала военной силы, Рюрико­вичи решили увеличить этот потенциал заимствованной единой верой и учреждением христианской церкви по греческому образцу. Но само по себе такое заимствование, превращая Русь в христианскую страну, не превращало ее в составную часть восточно- христианской цивилизации. Можно сказать, что она оказалась в некоем промежуточ­ном пространстве между варварством и этой цивилизацией. Здесь — истоки ее даль­нейших многовековых поисков своего собственного, самобытного цивилизационного качества, вдохновляющих многих и сегодня.

Мы не знаем, какую роль в выборе князем Владимиром греческой веры сыграл тот образец взаимоотношений между императором и церковью, который русские мог­ли наблюдать в Византии. Но в любом случае он вполне соответствовал целям Рюри­ковичей. Властные полномочия, сдвинутые в сторону императора (в отличие от Запад­ной Европы, где они были сдвинуты в сторону главы церкви), — это была едва ли ни самая пригодная для них модель из всех возможных. Формально русский князь не мог получить полномочий, равновеликих императорским, — русская церковь подчиня­лась константинопольской. Однако его влияние на церковные дела было значитель­ным, а церковные иерархи видели в сакрализации княжеской власти одну из важней­ших своих задач. Но этого было недостаточно, чтобы Русь обрела цивилизационное качество Византии.

При архаично-родовой организации власти новая вера могла увеличить легити- мационный ресурс силы, но была не в состоянии обуздать или хотя бы смягчить про­извол силы в борьбе за власть и ресурсы. В Византии, правда, он тоже не был обуздан. Заговоры и государственные перевороты преследовали ее на протяжении всей ее бо­лее чем тысячелетней истории. Императорские династии насильственно обрывались и сменялись там десятки раз. Но Византия, унаследовав староримский принцип властвования (правит достойнейший или, что по сути то же самое, — сильнейший) и не сумев распространить на престолонаследие принцип правовой (власть получает законный правитель), не в последнюю очередь именно по этой причине и пала. Про­существовать же так долго ей — тоже не в последнюю очередь — удалось и потому, что с IX века императоры обрели право самим выбирать себе наследников. Это упро­чило династически-семейный принцип престолонаследия, но непререкаемой нормой он в Константинополе все-таки не стал: династии по-прежнему насильственно пре­рывались, хотя и намного реже, чем раньше. При утвердившемся же на Руси династи­чески-родовом правлении и отсутствии в ней вышколенной, иерархически организо­ванной и централизованно управлявшейся византийской бюрократии, равно как и единой и подчиненной верховному правителю армии, династически-семейный ва­риант преемственности власти не мог укорениться даже в той мере, в какой он при­жился в Константинополе.