История России

Эта терминология получила довольно широкое распространение и вошла даже в современный политико-идеологический обиход. Используем ее и мы. Вместе с тем мы отдаем себе отчет в том, что некоторые существенные вопросы данная концепция оставляет открытыми.

Авторы объясняют происхождение Русской Власти монгольским влиянием. Но она оформилась спустя почти столетие после того, как Московия от монголов освобо­дилась. Иными словами, субъект влияния сошел со сцены, а объект, на этой сцене ос­тавшийся, со временем не только стал «моносубъектом», но и воспроизводил обретен­ное им новое качество в разных формах в течение нескольких столетий, претендуя на такое воспроизведение и по сей день. Значит, кроме монгольского влияния и его инер­ции было что-то еще. Что же именно? И что происходило с этим «еще» в разные эпохи, почему его ресурсы периодически иссякали, о чем свидетельствуют катастрофические обвалы Власти и Системы, а потом возобновлялись снова? Наконец, сохраняется ли это «еще» сегодня, предопределяет ли по-прежнему нынешнее и будущее развитие страны или осталось в прошлом?

Чтобы возникнуть и воспроизводить себя, Русская Власть (более привычно — русское самодержавие) должна была обладать легитимностью, т.е. соответствовать представлениям элитных групп и большинства населения о ее «правильных» формах и желательном образе. Выше мы говорили о том, как правящая элита Московии в хо­де долгой эволюции под чужеземным патронажем была подведена к идее централизо­ванного государства и ее персонификации в фигуре московского великого князя. Но как только это произошло, на боярскую элиту, которая и способствовала в решающей степени утверждению власти московских Рюриковичей на русском пространстве, на­чалось давление — слабое и осторожное при Иване III и весьма ощутимое при Васи­лии III, завершившееся кровавой расправой во время правления Ивана IV. Разумеется, у московских правителей были на то свои резоны, которых мы еще коснемся. Пока же попробуем понять, почему еще вчера всесильные и сохранившие свою силу бояре да­же не пытались сопротивляться, почему шесть тысяч (а сначала всего тысяча) оприч­ников сумели заставить их смириться и безропотно ждать своей участи. Между тем сам Иван Грозный такого сопротивления не исключал, опасался его и готов был даже к эмиграции в Англию. Но его страхи оказались беспочвенными.

Идеологи самодержавия ничего не придумывали и не придумывают, напоминая о том, что в народной поэзии Иван Грозный предстает не как злодей, а как справед­ливый царь, карающий за измены и неправедные дела¹¹⁰ . Не лишена исторического содержания применительно к Московскому государству и мысль о «народной монар- хии»¹¹¹ . Народный политический идеал в условиях централизованной государствен­ности свою демократически-вечевую составляющую в значительной степени утратил и стал авторитарно-монархическим. Этот идеал действительно легитимировал неограниченную власть царя, но ее неограниченность понималась не как самоцель, а как единственно возможная гарантия от произвола со стороны промежуточных — между царем и народом — околовластных групп, прежде всего со стороны боярства. «Царь гладит, а бояре скребут», «царские милости в боярское решето сеются», «не бой­ся царского гонения, бойся царского гонителя» — так фиксировалось это настроение в народном творчестве¹¹² . Все зло идет от «князей, бояр и всех властетелей, в бесстра­шии живущих»¹¹³ , — так описывал летописец мироощущение участников московского восстания 1547 года, которым было отмечено начало правления Ивана IV. Но на фигу­ру самого монарха (незадолго до восстания Иван впервые в российской истории стал обладателем царского титула) это народное мироощущение не распространялось.

Царь воспринимался главным и единственным защитником от произвола «всех властелелей», а не его соучастником. Поэтому и опричнину как инструмент бесконт­рольной самодержавной диктатуры Иван Грозный много лет спустя вводил, апеллируя именно к этому настроению: он объяснял ее необходимость «изменами» бояр и чинов­ников, одновременно заверяя простых («черных») людей в том, что «гневу на них и опа­лы» у него нет¹¹⁴ . В ответ же получил от москвичей челобитную с просьбой править, «как ему, государю, годно», а заодно и согласие на это московской знати¹¹⁵ , которая пе­речить сразу и царю, и поддерживавшему его населению позволить себе не могла.

При таком политическом идеале любая правящая элита может быть перемолота властью без опасений, что представители элиты могут быть поддержаны населением или начнут сопротивляться сами. Против опричнины публично выступил митрополит Филипп, за что поплатился жизнью. Московия безмолвствовала. На Земском соборе 1566 года группа его участников выставила отмену опричнины условием своего согла­сия на продолжение Ливонской войны. Результат тот же — казни протестующих в мол­чащей стране. Был, конечно, еще Андрей Курбский, но он возмущался из безопасного литовского далека.