История России

Решение задачи реформаторам и поддерживавшему их царю виделось в поисках компромисса между населением и элитой. Первое было недовольно произволом моско­вских бояр-наместников («кормленщиков») на местах. Поэтому правительство реши­лось пойти на отмену «кормлений», предполагавших содержание наместников за счет населения и оборачивавшихся многочисленными злоупотреблениями с их стороны при неспособности защитить людей от разбоев и грабежей, нараставшая волна которых ста­ла прямым следствием социального распада. Но это не означало отстранения княжеско- боярской элиты от управления страной: военные и гражданские функции в центре за ней сохранялись, а если учесть, что статус Боярской думы, включая ее законодательные полномочия, в Судебнике 1550 года впервые был подтвержден юридически, то компро- миссность реформ предстанет во всей своей очевидности. Что касается управления на местах, то альтернативой «кормлениям» должно было стать делегирование администра­тивной ответственности самому населению посредством возложения полицейских, су­дебных и фискальных (сбор податей) обязанностей на выбранных им лиц.

Речь не шла, однако, ни о местном самоуправлении в том его виде, в каком оно складывалось на Западе, ни о возвращении к отечественной вечевой традиции. Это бы­ла попытка возложить на местные выборные институты не местные, а общегосудар­ственные функции. «Это была новая земская повинность, особый род государственной службы, возложенной на тяглое население»¹²⁵ . Приняв во внимание тот факт, что на вы­борных ложилась двойная ответственность (и перед центральной властью, и перед из­бравшими их людьми), а также то, что плохое выполнение обязанностей грозило им серьезными, вплоть до смертной казни, наказаниями, нетрудно понять, почему в боль­шинстве районов страны новшество реформаторов не прижилось. Подсоединить к од­нополюсной модели властвования второй полюс, сохраняя ее однополюсность, — зада­ча неразрешимая. Но эта первая попытка такого соединения заслуживает внимания хотя бы потому, что она не стала последней. Равно как и потому, что и сегодня есть иде­ологи, склонные искать и находить в ней истоки самобытной отечественной демокра­тической традиции, выгодно отличающейся от традиции европейской.

Не могли претендовать на роль второго полюса власти и Земские соборы, став­шие еще одним управленческим новшеством Ивана IV и его реформаторов. Это были собрания не выборных делегатов от разных групп населения или отдельных сословий, которые в Московии не сложились, а служилых людей, которые «являлись на собор не представителями общества или земли, а носителями службы, общественными орудия­ми центрального управления»¹²⁶ . Можно сказать, что Земские соборы эпохи Ивана Грозного, собиравшиеся всего два раза по экстренным поводам, использовались как средство обеспечения не общенационального, а широкого внутриэлитного консенсу­са. Но они тем не менее проложили историческое русло к будущим соборам XVII века, хотя и не надолго, но продвинувшими страну к двухполюсной модели. Потребность же в них будет обусловлена последствиями той политики, которую Иван Грозный прово­дил не в первую, а во вторую половину своего царствования.

Историки до сих пор спорят о причинах опричного террора. Не вступая в дискус­сию на эту тему, отметим лишь, что перед нами тот случай, когда царь, реагируя на острейший системный кризис, защищал от его последствий не столько государствен­ную систему (он ее как раз разрушал), сколько самого себя. Неудачи в Ливонской войне и бегство в Литву Курбского подрывали его легитимность — по крайней мере в кня- жеско-боярской элите, к которой Иван Грозный давно уже не испытывал доверия. За десять с лишним лет до введения опричнины он заболел и на случай своей смерти пот­ребовал присягнуть его малолетнему сыну. Значительная часть высокопоставленных придворных, в том числе и некоторые представители «Избранной рады», сделать это отказалась, отдавая предпочтение двоюродному брату царя Владимиру Старицкому. Мотивы при этом могли быть разные — не только эгоистические, но и государствен­ные: не исключено, что при малолетнем наследнике престола страну ждало примерно то же, что она недавно пережила и от чего с трудом оправлялась. Царь, однако, выжил, вынеся из этой истории многократно возросшую подозрительность относительно ло­яльности к нему околовластной элиты.