История России

Ее сопротивление воле правителя для многих ее представителей обернется тем же, чем несколько столетий спустя обернулось для большевистской элиты голосование части делегатов XVII съезда Коммунистической партии против Сталина. Через пять лет, к следующему съезду, подавляющего большинства из них уже не будет в живых. Иван Грозный ждал дольше и решился на широкомасштабный террор лишь после бегства Курбского. Но этот террор означал, что в «отцовской» модели властвования общий интерес может подменяться не только частными интересами привластных групп, но и частными интересами самого «отца». Репрессии, ставшие впоследствии массовыми, поначалу обрушились прежде всего на тех бояр и «княжат», которые обнаружили нело­яльность во время болезни царя или которых он в такой нелояльности подозревал (как, например, людей, близких к Курбскому). Был умерщвлен со временем и Владимир Ста- рицкий, в котором царь видел опасного конкурента, способного консолидировать во­круг себя недовольную княжеско-боярскую эдиту.

Фактически это означало признание того, что добровольный базовый консенсус царь обеспечить не в состоянии, а в состоянии лишь принудить к такому консенсу­су силой, т.е. посредством столь же избирательного, сколь и неразборчивого физи­ческого устранения одних и устрашения остальных. Однако принудительно предпи­санный консенсус непрочен и недолговечен уже потому, что в нем общий интерес подменяется частным интересом предписанта. И случай с опричниной не стал в этом отношении исключением.

Частный интерес Грозного проявился не только в создании отряда телохраните­лей-опричников и выборе их жертв, но и в самом предпринятом им расчленении тер­ритории страны на опричнину, перешедшую в его личное управление, и земщину, где сохранялись прежние порядки. Не беремся судить, действительно ли московский прави­тель, «создавая опричнину по образу и подобию княжеского удела», намеревался «возро­дить порядки, изжитые еще в XV в.», хотел «вернуться к практике раздела государства»¹²⁷ . Мы отчетливо видим в его действиях стремление взять под личный контроль огромные территориальные ресурсы, позволявшие, в свою очередь, контролировать все торговые пути страны и обеспечивать опричным районам огромные экономические преимущест­ва перед неопричными. Но мы не видим в стратегии Ивана IV убедительной государ­ственной логики. А тот факт, что через восемь лет после введения опричнина не только была упразднена, но само слово это запрещено было произносить вслух, можно рассмат­ривать как признание ее разрушительности для государства самим инициатором.

Но почему все же царь избрал столь странный способ учреждения диктатуры по­средством расчленения страны на две части, до сих пор вызывающий споры среди ис­ториков? На наш взгляд, по той простой причине, что государственническое начало в его замысле присутствовало. Он не мог позволить себе ликвидировать Боярскую думу как институт — это был бы разрыв не только с укоренившейся традицией, но и с освященным именем царя законом: напомним, что, согласно Судебнику 1550 года, принятому при Иване Грозном, Дума наделялась определенными законодательными правами. Царю нужны были диктаторские полномочия по отношению к княжеско-бо- ярской элите при сохранении ее статуса как корпоративного законосовещательного института. То были еще времена, когда приверженность традиции воспринималась важнейшим источником легитимности власти и социального порядка, и царь не мог позволить себе на «старину» покушаться. Поэтому в его распоряжении оставался толь­ко один вариант действий — заставить Думу саму санкционировать диктатуру. Это и было осуществлено посредством уже упоминавшейся апелляции к населению через ее голову. Московский люд после обращения к нему царя его поддержал, оставив бояр­скую аристократию в политическом вакууме.

Сохранение за Боярской думой формальных полномочий в земщине при ею же санкционированной диктатуре и стало для Грозного решением проблемы. Дума, как традиционный институт, не устранялась, но каких-либо властных прерогатив на оп­ричной территории лишалась вообще, а на территории земщины ее полномочия ста­ли почти символическими. Так Грозный стал диктатором, формально сохранив при­верженность традиции. После этого выборочный устрашающий террор, начавшийся еще до опричнины и вызвавший протесты думцев, стал массовым, будучи ими же и узаконенным¹²⁸ .