История российского мусульманства. Беседы о Северном исламе

Это было не первое несчастье, постигшее «Черный камень». Много ранее описываемых событий, во время междоусобицы 683 года, когда омеййядские войска Ал-Хусайна бин Нумайра осадили в Мекке «антихалифа» Абд Аллаха бин Зубейра, сам храм Каабы, «дом Аллаха», был сильно поврежден обстрелом из катапульт с окружающих Мекку холмов. Последовал пожар, и в пламени «Черный камень» раскололся на три части. Впоследствии он был скреплен серебряным обручем, и именно в таком виде был увезен карматами в Бахрейн, где с ним обращались в течение двух десятков лет безо всякого почтения и благоговения. Рассказывают даже, что Абу Тахир становился на него ногами, когда отправлял свои естественные надобности.

Кощунственное нападение на Мекку и осквернение «Черного камня» стали пиком карматских злодеяний. Активность карматов на юге Халифата и в Иране продолжалась в течение всего X века, однако их радикальная идеология потерпела крах вскоре после ограбления Мекки.

В 931 году, когда огнепоклонники Персии отмечали 1500 лет после Зороастра, Абу Тахир уступил власть молодому персу из Исфагана, признав в нем Махди. Ничего хорошего из этого, однако, не вышло, как и изо всех эсхатологических упражнений карматов.

Согласно прорицаниям зороастрийских астрологов, именно из Исфагана должен был выйти потомок персидских царей, который должен был восстановить персидскую династию и свергнуть власть арабского Халифата. Псевдо-Махди, избранный карматами, тотчас повелел предавать всех пророков проклятиям, восстановил поклонение огню, взялся поощрять всевозможную распущенность и приказал казнить некоторых видных карматских лидеров.

Через всего лишь восьмидесять дней такого самоуправства Абу Тахир ал-Джаннаби был вынужден признать, что выбрал на роль Махди самозванца, и казнил его, положив тем самым конец едва наступившей «эре последней религии». Однако само происшествие чрезвычайно смутило карматов и сказалось на их движении в целом. Многие карматы переменили свои убеждения и перешли на сторону войска Аббасидов.

Ведущие идеологи и проповедники карматов пересмотрели свои взгляды, утверждая, что «конец эры ислама» наступил не с первым приходом седьмого имама Мухаммада бин Исмаила, но должен наступить только после его эсхатологического пришествия «из укрытия». Благодаря этому проповедь карматов и исмаилитов вновь набрала силу, хотя в большей степени в литературной сфере, нежели в сфере революционной политики.

Карматы Бахрейна, оправясь от эксцессов своего лже-Махди, продолжали время от времени свои набеги на юге Халифата, создавая постоянную угрозу путям паломничества. Однако в 939 году Абу Тахир достиг соглашения с аббасидским правительством, обязуясь охранять паломников за ежегодную дань в 120000 динаров. Помимо этой дани, и сами паломники вынуждены были платить ему за охрану караванов. Боевой дух бахрейнских карматов значительно поостыл, и в 951 году братья Абу Тахира вернули «Черный камень» в Мекку в обмен на огромную денежную сумму – целый верблюжий караван, груженный золотыми динарами.

В год прибытия булгарского царевича в Багдад история с «Черным камнем» была еще совершенно непредставимой, хотя другие бесчинства карматов создавали в столице Халифата атмосферу постоянной тревоги и идеологической смуты. В любом человеке, чьи рассуждения напоминали проповедь исмаилитов и карматов, могли заподозрить карматского шпиона. По подозрению в связях с карматами в тюрьму попал блистательный поэт ал-Мутаннаби, однако самой главной жертвой анти-карматских настроений пал в 922 году Мансур ал-Халладж, чье имя вошло в историю ислама как имя великого суфия, положившего начало традиции, воспетой через полтора века основоположником тюркской ветви суфизма Ходжой Ахмедом Яссави (ум. в 1166), и тем самым вошедшей в историю российского суфийского ислама.

Жизнеописание ал-Халладжа, суд на ним и его страшная казнь в 922 году рисуют эпоху упадка власти Аббасидов и раскола Халифата не менее яркими красками, чем борьба багдадских властей с карматами и крайними шиитами. Надо полагать, что в дни пребывания булгарского царевича в Багдаде недавняя казнь ал-Халладжа была еще чрезвычайно свежа в памяти жителей Города Мира, при всем их жизнелюбивом легкомыслии и занятости обычными мирскими делами. В жизни ал-Халладжа и его мученической смерти, как в удивительном зеркале, отразились все политические, философские и богословские проблемы той эпохи, когда северный ислам еще только укреплялся на берегах Волги и Камы вдалеке от религиозных противоречий тогдашней исламской ойкумены.