Похоронив одно свое творение еще в проекте и разломав другое своими же руками, Баженов выходит в отставку, открывает в Москве свою архитектурную школу и строит частные дома. В 1792 году цесаревич Павел Петрович дает Баженову место в адмиралтейств-коллегии а по восшествии на престол назначает его вице-президентом той самой Академии Художеств, которая тридцать лет назад не пожелала признать Баженова достойным профессорского звания.
Павел I поручает Баженову перестройку своего Гатчинского дворца, затем постройку дворца в Павловске и на Каменном острове в Петербурге. Баженову принадлежит, по-видимому, и первоначальный проект Михайловского (Инженерного) замка в Петербурге, построенного итальянским архитектором Бренна.
В. Баженов. Пашков дом
Воспитанный на памятниках римской архитектуры, внимательно изучивший Витрувия, Баженов внес некоторую суровость в классическую архитектуру екатерининской эпохи. За эту-то суровость и любил Баженова Павел I.
Трагическая судьба постигала творения Баженова: они оставались неосуществленными, уничтожались, перестраивались впоследствии. Но уцелевшая модель кремлевского дворца дает представление о ширине творческого размаха этого зодчего, об его громадном знании классических архитектурных форм и великолепном по строгости очертаний рисунке.
Если Михайловский замок в Петербурге, действительно, выстроен по баженовскому проекту, то следует признать, что этот зодчий обладал способностью придавать своим зданиям строго определенную физиономию, заставлял их навевать на зрителя известное, входящее в расчеты строителя впечатление.
Другой ученик князя Ухтомского, Матвей Федорович Козаков (1733–1812), явился полною противоположностью Баженову. Последний был европейцем в полном смысле слова, его признали великим зодчим прежде всего на Западе; Козаков даже не был ни разу за границей. Баженов тяготел к суровости, пожалуй, даже казарменности римской архитектуры; Козаков пошел глубже – проник в дух греческого зодчества поздних эпох и, согретый его теплотой и жизнерадостностью, сумел озарить этим светом и обвеять этим теплом родное зодчество.
Козаков создал в 1784 г. одно из красивейших зданий Москвы – Румянцевский музей или «Пашков дом», как назывался он прежде по имени владельца. Этот стоящий на возвышенности трехэтажный дом, с круглою башней и двумя флигелями по бокам, мог создать только подлинный художник. Простота и ясность общего плана мастерски сочетались здесь с тонким художественным чутьем зодчего-поэта, вложившего в этот пышный барский дом какую-то задушевность, овеявшего этот оштукатуренный кирпич какими-то воспоминаниями о никогда невиданных им беломраморных созданиях эллинского духа. И от этого высящегося над зеленью садика белого, почти прозрачного, как хрусталь, дворца веет чем-то южным. Небо над ним кажется глубже и синее, жарче светит московское солнце… Это какой-то уголок Италии, созданный гением русского зодчего в двух шагах от того самого Боровицкого холма, на котором боярин Кучка основывал будущую Москву, почти рядом с кремлевскими стенами. По изысканной красоте рисунка и общих пропорций необыкновенны и ворота этого дома – с Ваганьковского переулка, с их скульптурною гирляндою, вдохновенно подвешенною над величественною аркой.
М. Казаков. Интерьер усадьба Демидовых в Гороховом переулке
Конечно, ничего «русского» в смысле архитектурных форм допетровской Руси в этом доме нет, но ведь Европа была нашею «второю родиной», как метко сказал Достоевский, а созданный Козаковым «Пашков дом» смело поспорит с лучшими созданиями архитектурного стиля Людовика XVI.
Другое создание Козакова в области гражданской архитектуры – дом графа А. К. Разумовского на Гороховой улице (ныне Николаевский сиротский институт). Здесь особенно интересен по замыслу главный вход, устроенный в грандиозной арке-нише в высоту всех трех этажей с оригинальным портиком из двойных колонн. Это вход, достойный по своей грандиозности не обычного барского дома, а какого-нибудь храма искусств, святилища науки…
Козаков, в сущности говоря, вынес наружу внутренность здания, уничтожил и заменил колоннадой переднюю фасадную стену. Его вход является как бы внутренними сенями с типичною именно для внутренних сеней сквозною боковою лестницей ко входу второго этажа, расположенному прямо над входом в первый этаж. В этом и оригинальность и красота козаковского замысла, пожалуй, немного смелого для страны снежных покровов и жестоких морозов.
Из церковных построек Козакова наиболее интересна небольшая изящная церковь св. Филиппа на 2-й Мещанской улице (1777) с оригинальною круглою ротондой, вместо центральной главы. К сожалению, церковь окрашена в нелепый шоколадный цвет, умаляющий ее красоту, и сильно застроена с боков.
Ту же ротонду, но уже не сквозную, поставил гениальный зодчий и на куполе церкви московской Голицынской больницы (1795–1802), здание которой дошло до нас почти без переделок с его оригинальными открытыми и выдвинутыми вперед боковыми лестницами ко входу второго этажа, скрытому за шестью величественными колоннами.