История русского искусства

Увидав за границей картины, Петр I, естественно, пожелал не только украсить ими свой невский «парадиз», но и получить новые картины на русские сюжеты. Он предписывал Зотову и Лефорту найти хорошего «гисторического маляра», по возможности из числа «подмастерьев» французского «славного мастера Лебрюна». Из голландских мастеров Петру особенно полюбился Адам Сило (1670–1760) бывший моряк, учивший Петра кораблестроению и потому «лучше всех умевший писать корабли и снасти». При помощи Гзеля, – явного ремесленника, именовавшего себя «живописцем живописного и миниятурного художества», – Петру купил в Голландии не один десяток довольно плохих картин. Гзель с собою в Россию художника-саксонца Таннауэра. Послал за границу учиться живописи нескольких русских юношей, выписал в Петербург марсельца Луи Каравака, который за пятьсот рублей в год был обязан не только учить русских юношей, но и писать исторические картины, портреты, баталии, леса, деревни, цветы и зверей «в большом, малом и миниатюрном виде». Этим и ограничилась деятельность Петр в области насаждения живописи.

Особенно винить его за это не приходится. В XVIII веке европейская живопись вообще переживала эпоху несомненного упадка. Творческие силы и в особенности фантазия иссякли; все старались подражать великим мастерам эпохи Возрождения, пренебрегая изучением природы и не осмеливаясь на поиски какой-либо художественной новизны. Свободное искусство тихо замирало повсюду – в Италии, в Германии, в Голландии. Правда, во Франции были не одни «славные Лебрюны», там появился гениальный Ватто, но его больная, пропитанная тоской по простоте жизни кисть не могла бы понравиться человеку, только о том и думавшему всю свою жизнь: как бы заковать эту грубую допетровскую простоту в кандалы придворного этикета, как бы обратить московскую азиатчину в церемониал европейских дворов. Среди произведений современной Петру европейской живописи ему и выбирать, в сущности, было нечего. И Петр взял то, что было ближе его душе: корабли, рисованные старым морским волком с точностью фотографического аппарата.

Надо заметить, что в течение всего XVIII века и даже позднее – в XIX веке – русское образованное общество было совершенно равнодушно к живописи и даже смотрело на нее не без некоторого презрения. И нет ничего странного, что в этом общерусском грехе был повинен и тот, кого считали насадителем в России искусства живописи в современном понимании слова.

Но как бы там ни было, в России появились иностранные картины и иностранцы-художники. Последних перебывало в Петербурге в течение XVIII века не мало, но из них имеют право на упоминание в истории русского искусства лишь сравнительно немногие.

«Художник» Георг Гзель, помогавший Петру выбирать в Голландии достойные покупки картины, поселился в Петербурге вместе с женою Марией Гзель, тоже художницей. Он был первым в России учителем рисования, сначала у себя на дому; с 1724 г. супругам Гзель был отдан в ученье какой-то «малый Генрих» – потом в Академии Наук и Художеств.

Выписанный Петром Луи Каравак (ум. в 1754 г.) оказался мастером на все руки, как того и требовал заключенный с ним договор. Он писал и портреты, и «баталии», расписывал церкви, дома, даже «увеселительные беседки». Петр II, Анна, Анна которых грубоватый Каравак достаточно верно передавал внешнее сходство, по словам современников. Иной раз Караваку удавалось создавать и более грациозные портреты, но это случалось редко. В массе – портреты Каравака сухи, бездушны и как-то топорны.

Другой выписанный Петром мастер – Иоанн-Готфрид Таннауэр (1680–1737), швабский часовщик, затем музыкант и, наконец живописец – стоял значительно ниже Каравака: его кисть и рисунок были еще грубее. Очарованный мощностью рубенсовского рисунка пытаясь подражать ему. Таннауэр незаметно для самого себя впадал в грубую карикатуру.

Но все же в их работах русское общество увидало совершенно новые для него произведения искусства живописи, мало похожие не только на иконы, но даже на те неуклюжие «царския парсуны», которые создавались в XVII веке. Оба эти мастера не могли оказать существенного влияния на развитие русского художества, а завистливый Кравак пытался даже затирать способных русских живописцев.

Наступила елизаветинская эпоха пышности и блеска, эпоха раззолоченных декораций, прикрывавших те же грязные, закопченные стены допетровских времен, к которым невольно тянуло и царицу и ее двор.

Придворные французские кафтаны и парики часто сбрасывались для какой-нибудь охоты, веселой поездки на тройках. Но когда наступал урочный час, в апартаментах зажигались восковые свечи в люстрах и все наряжались по последней французской моде – являлась потребность и в картинах для украшения стен, чтобы все было «совсем как в Европе».