История русского искусства

Первым, в 1762 году, приехал итальянец Стефано Торелли (1712–1784), впоследствии преподававший в петербургской Академии. Торелли был большой мастер создавать именно те аллегорические картины, которые считались в Академии главнейшею целью художественных стремлений. Слегка слащавый и приторный по колориту, он все же был настоящим живописцем, умевшим создавать красивые произведения, полные того же шика и блеска, каким была пропитана вся атмосфера екатерининского двора. Написанный им величавый портрет императрицы Екатерины II в коронационном одеянии запечатлел все величие и обаяние Северной Семирамиды. Портрет. Вероятно, не отличался особенно большим сходством, художник преувеличил, идеализировал обаяние великой северной царицы, но в передаче именно этого обаяния и заключалась его задача, решенная с таким мастерством, которое не утратило своих чар и доныне.

Торелли был еще жив и работал, когда в России появился на короткое время другой и не менее искусный мастер портрета – Александр Рослен (1718–1793). Рослен более психолог, чем Торелли, он вдумчивее, внимательнее. Его колорит еще элегантнее, изысканнее, он еще красивее и гармоничнее умеет передавать блеск аксессуаров, создает из них прямо очаровательные красочные симфонии.

Рослен подчас чересчур уже увлекался красочностью аксессуаров и вырабатывал их с большим вниманием, чем самое лицо, но зато «музыка» его красок открывала глаза русским живописцам, привыкшим к суровой желто-коричневой иконописной гамме, на новый, светлый и радостный мир настоящего «живства».

Рослен прожил в России всего лишь два года, и на смену ему явился француз – актер Вуаль, проживший в России около десяти лет и попавший даже в число русских академиков. Но его кисть была уже значительно слабее росленовской. Слабее Рослена был и кумир петербургской знати – венский придворный портретист Жан-Батист Лампи-старший (1751–1830), проживший в России с 1792 до 1798 года.

Искусный живописец-техник, с широко развитым декоративным вкусом, Лампи-отец был типичным салонным мастером, умевшим льстить заказчикам, облагораживать и прикрашивать даже самые заурядные физиономии. Его эффектная, но бездушная кисть пришлась как раз по вкусу русской аристократии XVIII века, еще прекрасно чувствовавшей свое кровное родство с «московскими дикарями» и потому изо всех сил стремившейся усвоить лоск европейских манер. Под руками Лампи-отца вчерашние дикари обращались в утонченных версальцев: в такое «зеркало» всякому приятно было заглянуть, и даже Державин воспевал: «твое, о Лампи, мастерство»…

Манерою Лампи соблазнялись и русские портретисты: именно он, а не более значительные и даровитые Рослен и Торелли, оказал заметное влияние на образование русского портретного мастерства. Впрочем, иной раз, среди массы шикарных, но чисто внешних и холодных работ, кисть Лампи-отца становилась проникновеннее, запечатлевала не одну лишь внешнюю оболочку натуры, но угадывала уже кое-что и в самой характеристике изображаемого лица. Изучать, проникать в психологию Лампи-отцу было некогда, да он, как иностранец, едва ли и обладал способностью понимать сложную психологию русского дворянства конца XVII в. Для русских же ценителей искусств и заказчиков с избытком было довольно и его декоративности, к которой на Руси исстари существовал врожденный вкус.

Жан-Батист Лампи-сын (1775–1837), долго живший в Петербурге и работавший в духе своего отца и учителя, уже не пользовался такой славой и в действительности сильно уступал по мастерству отцу.

Увенчанные славою и лаврами петербургской Академии – не особенно, правда, ценными, – оба Лампи вернулись в Вену в последние годы XVIII столетия. Ими и замыкается цепь иностранных портретистов, наезжавших в Россию, если не считать целого ряда других, менее ярких и талантливых, посещавших Петербург в течение елизаветинского и екатерининского царствований.

Из академических преподавателей живописи заслуживает упоминания, носивший пышный титул «первого исторического живописца, перспективы профессора и театральной архитектуры инженера при императорском российском дворе», венецианец Валериани, действительно отличный перспективист и декоратор, оказавший не малое влияние на своих русских учеников.

Таковы были в общих чертах новые учителя русских живописцев, пришедшие на смену лицевым подлинникам, иконам Ушаковых, Салтановых, Безминых. Как ни посредственны были их Творческие силы, все же они были живописцы в подлинном значении слова, и их уроки принесли неожиданно быстрые плоды.