История русского искусства

Талант юноши Левицкого заметил и оценил, как указывалось уже, Антропов, командированный в Киев расписывать Андреевский собор: Левицкие, отец и сын, были в числе помощников Антропова по росписи собора. Вернувшись в Петербург и открыв у себя, в пику Академии, художественную школу, Антропов выписал из Киева Левицкого, поставив ему условием ни под каким видом не учиться в Академии. Это и спасло талант Левицкого от неизбежного в Академии искалечения. Ученик скоро превзошел учителя, но, почувствовав необходимость в дальнейшем художественном образовании, и, сознавая недостаточность антроповских знаний, тайком стал брать уроки на дому у академических профессоров Лагрене и Валериани.

С конца шестидесятых годов XVIII века начинается эпоха славы Левицкого: в 1769 году Академия признает его академиком, а в следующем году производит в профессоры и поручает ему класс портретной живописи. Начиная с 1770 года и в течение двадцати лет Левицкий становится первым, излюбленным портретистом петербургской знати. Затем его кисть начинает ослабевать. Звезда Левицкого меркнет пред блеском эффектного Лампи; художник пытается даже подражать бездушному «мастерству» своего соперника.

Антропов передал ученику свое серьезное, вдумчивое отношение к природе, заразил его пытливостью психолога. Хорошо образованный по тому времени и от природы не лишенный наблюдательности, Левицкий стоял на одном культурном уровне с позировавшими перед ним вельможами и придворными, умел разгадывать их психологию и даже любил это внимательное изучение оригинала.

Левицкий, вероятно, мог бы сказать о себе словами бодлеровского художника: «профессия художника заставляет меня внимательно вглядываться в физиономии, встречающиеся на моем пути, а вам, конечно, известно, какое наслаждение извлекаем мы, художники, из этой способности, делающей жизнь в наших глазах боле яркой и полной смысла, чем в глазах других». Левицкий именно с этим специфическим наслаждением вглядывается в лица позирующих перед ним и разгадывает тайну их характеров. Ему часто приходилось изображать далеко не красивые лица, но он понял и уловил все очарование той тонкой поэзии кокетства, деланной грации и уменья одеться к лицу, которою была пропитана светская жизнь русского высшего общества екатерининской эпохи. Понимая эту поэзию, Левицкий не поддавался ей, однако, сам и нередко умел осторожно подчеркнуть свое ироническое, слегка презрительное отношение умного, здорового провинциала к вычурностям и болезненным прелестям столичного общества. Левицкий еще не возвышался над натурой, но уже и не относился к ней как робкий ученик, не был ее рабом.

Эта тонкая, может быть, инстинктивная ирония, уменье разгадать характер изображаемого лица и полюбить его особенною творческой любовью художника, придавали портретам Левицкого необыкновенную жизненность и поныне не утратившую своих чар.

Заваленный заказами, Левицкий работал очень быстро, не заставляя заказчиков подолгу позировать перед собою, но эта быстрота работы не побудила его выработать какой-нибудь шаблон, вполне естественный у менее талантливого мастера, вынужденного много работать в одном направлении. Левицкий всегда разнообразен, всегда умеет отлично скомпоновать портрет, найти соответствующую позу, характеризующую изображаемое лицо, умно, сознательно подобрать туалеты, аксессуары. В эпоху расцвета своего гения он умел находить не только соответствующие позы и костюмы, но и особые для каждого портрета красочные гаммы.

В унылом, туманном Петербурге Левицкий казался подчас каким-то сыном солнечной Италии, художником-венецианцем эпохи Возрождения, так он любил пушистые переливы бархата, металлический блеск атласа, с таким искусством разнообразил туалеты какими-нибудь бантами, шарфами, игрой драгоценных камней, так мастерски приводил в гармонию противоположные цвета. Самая манера письма Левицкого, его тонкий мазок, нежный, похожий на эмаль колорит, были в полном соответствии с характером его нежной до приторности эпохи.

Живя в век галантных кавалеров и утонченной лести, Левицкий воспел в своих портретах очарование современной ему светской женщины. Он не писал портретов со старух, а лица пожилых дам умел озарить каким-то тонким воспоминанием о былой красоте, не прибегая к прямой лести.

Уже в портретах институток-смолянок (Петергофский дворец) Левицкий проникновенно передал особую прелесть кокетливого жеманства и заученной грации, которыми снабжал своих питомиц петербургский «Сен-Сирский институт». Позднее, в эпоху расцвета, Левицкий возвысился до такого европейского шедевра портретной живописи, как портрет французской певицы Жанны Давиа (Третьяковская галерея). Загадочный, то лиловатый, то зеленоватый колорит усиливает обаяние этого лживого, пропитанного пороками, но чарующего лица красивой женщины с большим прошлым…