История русского искусства

Она упрямо вела свою линию: калечила способности учеников, уродовала их творческую фантазию, но с величайшим усердием обучала питомцев «основе всякого художества» – искусству рисовать. Рисовали, правда, с мертвечины – статуй, натурщиков в застывших, якобы классических позах, но рисовали долго, упорно, пока рука не приобретала достаточной ловкости, пока не воспитывалось уменье верно схватывать пропорции и отношения изображаемых предметов. Это убивало фантазию, творчество, но зато давало ученикам действительно необходимые знания в области рисунка.

В этом и заключается очень скромная, конечно, заслуга Академии пред русским искусством. Но вся беда была в том, что Академия не хотела и не могла идти дальше. Способная лишь к элементарному художественному преподаванию, она, однако, забрала в свои руки и высшее художественное образование, присвоила себе непререкаемый авторитет в вопросах искусства. Во имя этого авторитета и совершенно ложно понимаемых задач искусства она прямо губила питомцев своей мертвенною неподвижностью, своею неспособностью понять истинные задачи высшего художественного образования. За крупицу добра, приносимую питомцам, Академия требовала от них расплаты всею жизнью, всем талантом.

До русской Академии не доходили никакие новые веяния в западноевропейском искусстве, ее иностранные профессора в массе были неспособны даже понимать подлинное искусство. И полное тоски творчество Ватто, и вторжение в область живописных сюжетов жизни низших классов, провозвестником, которого явился во Франции Шарден, – все это шло мимо нашей Академии, упорно повторявшей зады и считавшей свои аллегорические группы раскрашенных статуй за подлинное творчество.

Этой трагедии русской художественной жизни, однако, никто не примечал. Высшее общество любило, при случае, похвастаться мнимою любовью к искусству, но в глубине души относилось к нему почти равнодушно. Правда, устраивавшиеся в Академии выставки, на которых «все академические члены и художники, сделанные ими свои работы, представляли для смотрения всему народу», посещались довольно усердно, зрители находили, что иные картины «весьма порядочно расположены», но этим дело и ограничивалось. Общество только наблюдало, как художники «аферуют себя, сколько их сила протязается».

Пластические искусства были не нужны ему, да и не своевременны. Вокруг было столько очередных, неотложных задач во всех областях государственной и общественной жизни, что не оставалось времени интересоваться искусством, тратить деньги на покупку картин, на поддержку начинающих талантов.

Но и среди этой убийственной атмосферы равнодушия жили и работали Левицкие, Боровиковские, заставляли говорить о себе, признавать свои таланты. Были даровитые мастера и в недрах самой Академии. Таков, например, превосходный рисовальщик Антон Павлович Лосенко (1737–1773), малоросс, придворный певчий, ученик Аргунова и с 1759 г. питомец Академии. Лосенко дважды посылали за границу, и во второй раз он попал в Париж в самый разгар ложноклассических традиций и притом в мастерскую первейшего из классиков, знаменитого Давида.

Жак Луи Давид (1748–1825) стремился создать новое героическое искусство, «достойное остановить на себе взор свободного народа», хотел воскресить республиканский Рим в обновленной революцией Франции. Давид создал так называемый классический стиль живописи, в сущности отрицающий изучение живой неподвижностью фигур, похожих на раскрашенные статуи, стремлением всюду изобразить идеальных, «усовершенствованных» людей – красавцев и красавиц в мнимо-благородных актерских позах. Давид предписывал своим ученикам искать сюжетов для картин в героических подвигах древних римлян и греков, хотел воспитывать в обществе высокие добродетели, прославляя их не иначе, как в подвигах героев древности.

Вернувшись из Парижа, Лосенко стал во главе преподавания живописи в Академии. И действительно, рисунком он владел в совершенстве, прекрасно знал анатомию, обладал недурным колоритом и уменьем ставить в позы натурщиков, а большего и не требовалось от профессора Академии. Вокруг учителя сгруппировались ученики и последователи, насадители новой художественной лжи – давидовской.