История русского искусства

К Алексееву примыкает отчасти и ученик итальянца Перезинотти, Семен Федорович Щедрин (1745–1804), известный видами окрестностей Петербурга. Но Щедрин принадлежит уже к другому направлению пейзажистов: он прежде всего декоратор, скорее «сочинитель» пейзажа, чем изобразитель определенных местностей. Даже в своих видах окрестностей Петербурга он прибегает к сочинительству, украшает природу, нарушает соответствие частей, старается выдвинуть на первый план какие-нибудь эффектные, но в действительности не существующие деревья.

К представителям этого фантастического пейзажа относится и помощник декоратора Валериани, Алексей Иванович Бельский (1730–1796). Находящийся в музее императора Александра III его «Архитектурный вид» – совершенная театральная декорация старого времени. В том же декоративном духе работали братья Бельского и другие художники.

Действительно русским пейзажистом XVIII века оставался один только Алексеев, старательно изучавший русскую жизнь и русскую природу в то время, когда единственно достойною кисти художника считалась природа благословенной Италии, под жгучее небо которой и тянулись русские пейзажисты.

Гравюра

Портрет и в области гравюры стоял в XVIII веке, на первом месте. Левицкому в области живописи, в искусстве гравирования соответствовал Евграф Петрович Чемесов (1737–1765), ученик берлинского гравера Шмида, обладавшего уменьем набрасывать иглою рисунки, хотя и не совсем правильно, но с большим шиком. Чемесов, однако, далеко оставил за собою учителя. Он работал медленно, внимательно изучая оригинал, стараясь подметить и запечатлеть его психологию. Случались погрешности в рисунке и у него, но зато он обладал особым даром: его штрих так уверен, рука так чутка к игре светотени, что он подчас прямо заставляет зрителя видеть все краски в оттенках одного черного и белого цвета.

Талантливым мастером был и Гавриил Иванович Скородумов (1755–1792), отправившийся после Академии в Англию и усвоивший там особую тонкую манеру гравировки пунктиром. Но как художник и особенно наблюдатель-психолог, Скородумов во многом уступал Чемесову. Из работ Скородумова особенно милы его тонкие гравюры с картин и, главным образом, с приторных аллегорических сценок Анжелики Кауфман.

Были в XVIII веке и граверы-пейзажисты – питомцы перспективного класса Академии, – гравировавшие, главным образом, виды Петербурга. Ученик иностранца Шхонебека, Алексей Зубов, награвировал громадный вид Петербурга и в общем удачно справился с задачей, если не считать карикатурных фигурок людей. Впрочем, и сам учитель Зубова не отличался высоким мастерством и внимательностью в рисунке: на его гравюрах попадаются, как говорит Д. А. Ровинский, даже «руки с шестью пальцами».

Михаил Иванович Махаев – мастер более зрелый и искусный. Он лучше знает перспективу, умеет выбрать более красивые точки зрения, и люди, оживляющие на его гравюрах петербургские проспекты, собираются уже в более естественные и непринужденные группы.

Спрос на гравюру в XVIII веке был довольно большой, Академия относилась к гравировальному классу с величайшим вниманием, старалась выписывать из Европы лучших преподавателей, и эта, можно сказать, служебная, побочная отрасль процветала, пожалуй, пышнее самой живописи.

Период ученичества, начинающийся для русской живописи в XVIII в., протекает сравнительно медленно. В новой европейской живописи много еще чуждого и непонятного вчерашним иконописцам, они малоспособны к аллегорическим «кунштам», их рисунок и колорит все еще не отделались от иконописных приемов. Академия упрямо ведет свою линию: вымучивает у питомцев те композиции, Какие ей нужны, заставляет гнуть спины над рисунком, учить искусству копировать новые образцы.

Русские ученики оказываются понятливыми и переимчивыми. Грубовато, подчас уродливо даже, но они постигают премудрости академического стиля.

Но что всего любопытнее: у них рано раскрываются глаза на природу, они тянутся к тому плоду, который запрещала им суровая византийская школа. Еле овладев техническими приемами своего искусства, еще не выработав верного и красивого рисунка, русские художники уже не удовлетворяются бездушным копированием природы. Они пытаются проникнуть в ее душу, интересуются психологией изображаемых лиц, пытаются обобщать типы.