История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2

мелкого человека– мастерской пастиш Достоевского. Записи некоторых

эпизодов, сделанные в городе Гогулеве Андреем Петровичем Ковякинымдо

тонкости воспроизводит жаргон полуобразованного приказчика в заштатном

городке. Критики-коммунисты учуяли в Леонове опасный дух сочувствия и

сострадания к «мелкому человеку», чье благосостояние было принесено в

жертву революции и готовы отказать ему даже в звании попутчика. Особо от

прочих его вещей стоит Туатамур(1924), оригинальнейшая поэма в прозе,

написанная от лица одного из чингиз-хановых военачальников и

рассказывающая о поражении русских при Калке (1224) с точки зрения

монголов-победителей. Написана она с великолепной энергией и крепостью

стиля и пересыпана тюркскими словами и оборотами. Она дышит дикой,

жестокой поэзией кочевых степей. Это одно из самых оригинальных явлений

новой русской прозы.

189

В Петербурге возрождение художественной прозы происходило вокруг

«Серапионовых братьев», братства писателей, сформировавшегося в основном

из слушателей замятинской студии, которым покровительствовал Горький и на

которых влиял Шкловский. Туда входили поэты – Тихонов, Познер и Елизавета

Полонская; критик Груздев, драматург Лунц, прозаики – Каверин, Слонимский,

Федин, Зощенко, Никитин и Всеволод Иванов. В 1922 г. о «Серапионовых

братьях» очень шумели, и их автобиографии (написанные в кокетливом и

небрежном стиле, введенном Шкловским) стали известны читающей публике

раньше, чем они опубликовали свои произведения. Между «Серапионовыми

братьями» мало общего; даже если исключить крайних западников Каверина и

Лунца, остальные похожи друг на друга не больше, чем большинство молодых

писателей. Николай Никитин (р. 1896) – ученик Замятина, крайний

орнаменталист, в запутанных рассказах которого почти невозможно разглядеть

линию повествования. Всего характернее для него эпизоды из Гражданской

войны, рассказываемые с нарочитой холодностью и без всякого сочувствия.

Один из лучших – Камни, эпизод войны в Карелии: белые занимают деревню,

приказывают крестьянам выдать председателя сельсовета, казнят его и велят

выбрать старосту; потом белые уходят и приходят красные, приказывают

выдать старосту, казнят его и опять создают сельсовет. Мораль рассказа та, что

жизнь деревни и жизнь Матери-земли одна и та же – что под красными, что под

белыми, – и времена года сменяются независимо от людских раздоров.

Михаил Зощенко (1895) – более повествовательный писатель: он тоже

орнаменталист, но его орнаментализм – чистый сказ, идущий от Лескова. Его

рассказы – простые анекдоты о войне или советской жизни, рассказанные

забавным сленгом полуобразованного капрала. Зощенко прежде всего

великолепный пародист. Он пишет замечательные пародии, и главное

достоинство его писаний – абсолютно верная интонация. Михаил Слоним ский и

Константин Федин еще не обрели своей манеры, но Федин (р. 1892) писатель

многообещающий. Первый опубликованный им рассказ ( Сад, 1922) – отличное

упражнение зрелого писателя в бунинском стиле. Но он не стал продолжать в

этой манере: недавно опубликованные фрагменты большого романа, широко

задуманного, с большим историческим и социальным охватом, написаны в

прямой, энергичной конструктивной манере, почему его появления в полном

виде ожидаешь с нетерпением.

Наиболее замечателен из «Серапионовых братьев» Всеволод Иванов (р.

1895). Но он стоит особняком – он родом из Сибири и «сам себя сделал».

Жизнь его романтична и полна авантюр: он был и факиром, и наборщиком, и

пережил много злоключений в 1918–1920 гг. во время Гражданской войны в

Сибири. Не раз он находился на волосок от смерти. Первую свою книгу он

набрал сам (она была издана в 1919 г. на станции Тайга, в Центральной

Сибири). В 1921 г. он приехал в Петербург, был принят Горьким и стал одним

из «Серапионовых братьев». Сюжеты для своих книг он брал из Гражданской

войны в Сибири, которая особенно богата ужасами и острыми положениями. Но

Иванов рассказывает о них как о чем-то само собой разумеющемся, чуть ли не

в скобках, в придаточных предложениях. Он очень плодовит, и его проза, хоть и

орнаментальна, но не отделана. В ранних его книгах заметен лиризм

пантеистического толка, но из более поздних он старательно вытравлен. Он

мастер массовых сцен и атмосферу Гражданской войны, когда вся страна стоит

дыбом и каждый каждому враг, когда человек не знает, кого больше бояться –

стаи волков или вооруженного человека, – передает с большой силой. В ранних

романах не хватает повествовательного костяка, но он постепенно учится

рассказывать, и в последнем романе Возвращение Будды(1921) его манера

190

становится более прямой, не утрачивая умения создавать атмосферу. Его

шедевром пока остается Дите– рассказ сильный, сжатый и великолепно

построенный. Его жалко пересказывать, до того мастерски, до того неожиданно

он построен. Он был переведен на французский язык и мог бы стать

великолепным введением в новую русскую литературу для англоговорящей

публики (так у переводчика).