Одной из проблем гуннской истории является вопрос происхождения европейских гуннов и их связь с восточными гуннами, которые в китайских письменных источниках называются
История изучения этой проблемы до 1925 г. подробно изложена К.А. Иностранцевым, сторонником тождества гуннов и хунну и их тюркского происхождения [Иностранцев, 1926]. В последующие годы интерес к этому вопросу не угас. Наряду с уже существующими мнениями, появились новые гипотезы. Автор одной из них — А.Н. Бернштам — полагал, что гунны Восточной Европы — потомки центрально-азиатских хунну и рассматривал «образование гуннского народа» как сложный и длительный процесс, в котором, в частности, участвовало и население Средней Азии. В результате ассимиляции хунну изменили свой расовый тип и культуру, а позднее, в IV в., «этот смешанный тип хунну» двинулся на запад, присоединяя по пути приуральские, поволжские и даже прикамские народы, что еще больше изменило их культурный и внешний облик [Бернштам, 1951]. Как смешение двух племен — хунну и угров — рассматривает европейских гуннов Л.Н. Гумилев, замечая, что «приуральские угры были тем народом, который приютил беглецов (хунну) и дал им возможность вновь собраться с силами. Именно с угорских территорий начали гунны свой новый поход на запад… оба народа смешались и слились в один новый народ — гуннов» [Гумилев, 1960, с. 242]. Этой же точки зрения придерживался и М.И. Артамонов, полагая, что вышедшие из Монголии хунны за 200 лет «успели превратиться в гуннов, то есть, по сути дела стать совершенно новым народом. Относительно малочисленная хуннская орда в степях Приуралья оказалась в окружении, главным образом, угорских племен, с которыми и не замедлила вступить в различные формы контактов» [Артамонов, 1962, с. 42].
Рассматривая этот сложный и дискуссионный вопрос о взаимосвязи хунну и гуннов, исследователи в основном опирались на письменные и лингвистические данные, оставляя в стороне археологические источники. Последнее объясняется отсутствием видимого сходства в памятниках хунну Центральной Азии (II в. до н. э. — II в. н. э.) и гуннов Восточной Европы (конец IV–V вв. н. э.). Действительно, учитывая хронологический разрыв между ними в 200–300 лет, трудно рассчитывать даже на относительную близость археологических комплексов в целом. Однако более тщательное сопоставление древностей Восточной Европы и Центральной и Средней Азии, позволили проследить некоторые культурные традиции — от хунну к гуннам.
В этом отношении интересные результаты были получены в процессе изучения наконечников стрел из погребальных комплексов европейских гуннов, в частности, из северно-причерноморских степей. Поиски прототипов им были найдены не в местном сармато-аланском оружии предшествующего периода, а в хуннских памятниках Монголии, Тувы и Забайкалья, а также в погребениях первых веков нашей эры из Средней Азии [Засецкая, 1983, с. 70–84]. Самой западной точкой распространения подобных находок является территория Паннонии (Венгрия) (рис. 1).
Другая категория вещей — бронзовые котлы также указывают на этнокультурную связь гуннов и хунну, что неоднократно отмечалось в литературе как отечественными, так и зарубежными авторами. Изучение котлов хунно-гуннского круга позволило проследить путь и этнокультурные связи на промежуточном этапе истории восточных и западных гуннов, т. е., со времени ухода хунну из Центральной Азии до экспансии гуннов в Восточную Европу. В результате картографирования котлов выделилось несколько регионов концентрации находок — Северный Китай, Монголия и Забайкалье, Саяно-Алтайский, Приуральско-Поволжский и, наконец, Румынское Подунавье и Паннония (рис. 2). В степях Северного Причерноморья зафиксирована лишь одна находка гуннского бронзового котла IV в. н. э. Развитие морфологических признаков хунно-гуннских котлов в соответствии с хронологическими определениями находок свидетельствуют о поэтапном, поступательном движении носителей этого рода культовых изделий с востока на запад [Боковенко, Засецкая, 1993, с. 73–88].