Пошел имеретин домой, собрал сумму, но далеко не ту, которая была назначена. Он так ценил волос своего уса, что ни за что не хотел оставлять его в руках горца, и потому решился идти добровольно в неволю, чтобы только выручить свой ус.
Придя в горы, он рассказал своему хозяину все дело, как было.
Горец, недолго думая, вынул из-за пазухи завернутый в тряпку волос, отдал его имеретину и, не взяв с него денег, отпустил домой.
Этот анекдот, хотя и вымышленный, хорошо рисует привязанность имеретина к своим усам. Туземец, сбривший усы, подвергается насмешкам, и эту операцию допускается произвести только при потере родственника в знак глубочайшего траура.
Будучи добр, ласков, обходителен, имеретин невежествен и страшный охотник до процессов и тяжеб всякого рода. Редкий из жителей не тягается с соседом за свою землю, редкий крестьянин не спорит с помещиком за повинности, и почти нет князя или дворянина, который бы не имел наследственных врагов «по процессу, подобно тому как в Дагестане имеют наследственных врагов по кровомщению». Разница только в том, что в Дагестане враги тешились кинжалами, а здесь бумагою, пером и чернилами. Среди населения явились подьячие, ябедники и законники, которых все боятся, которым низко кланяются и ищут знакомства и расположения как у людей необходимых и до некоторой степени полезных. Такие люди пользуются известностью, обирают добродушных поселян и живут на их счет припеваючи. Это благосостояние крючкотворцев заставило многих молодых людей, даже и хорошей фамилии, добиваться должности писца как почетного звания, при помощи которого каждый рассчитывает на лишнюю копейку, на верный источник дохода.
Расчеты их более чем верны, потому что ни один поселянин не пройдет мимо присутственного места без того, чтобы не завернуть туда, не взять какой-нибудь справки или не попросить написать просьбу.
Приехав на базар и выручив хорошие барыши от продажи своих продуктов, крестьянин не прокутит их, не купит обновы, а зайдет в казначейство и возьмет гербовой бумаги.
– На что тебе эта дрянь? – скажет ему добрый человек односелец.
– Как на что? – ответит он. – Это вещь нужная; она всегда пригодна, даже в праздник можно подарить родственнику, да кроме того, я и сам думаю подать просьбу; нет ли у тебя на примете писаки, так, недорогого абаза (20 коп.)?
– Как не быть – их как собак. Да ведь ты недавно подавал просьбу.
– А как недавно! Месяца три будет, тогда отказали, а теперь, может быть, и не откажут.
– Почему ж не откажут?
– А потому, что у нас начальник новый. Авось не откажет, а откажет, так пойду жаловаться губернатору; губернатор откажет, пойду к наместнику, а там подам просьбу в Сенат, а Сенат откажет, тогда утоплюсь или надену на шею
Несмотря на столь большую охоту к сутяжничеству, имеретины, в сущности, весьма добродушны и честны.
Мингрельцы имеют черты лица нежные и более женственные. Мужской красоты в них нет, зато тип мингрельской женщины – один из изящнейших в свете; даже женщины из крестьянского сословия и те поражают своею красотою. В Мингрелии нет особого типа; здесь одинаково попадаются и брюнетки, и блондинки. Правда, они не так красивы, как соседки их гурийки, но стройный рост, умные выразительные лица, миловидные головки, длинные и шелковистые волосы, вьющиеся по плечам, и правильные роскошные формы тела – приковывают внимание. Движения их смелы, грациозны, страстны и высказывают вполне окружающую их природу, «которая истощила все свои прелести на эти чудные создания».
Мингрелец, мужчина, чрезвычайно способен, восприимчив, упрям и мстителен, но в обращении скромен и вкрадчив; на мингрельца слишком трудно положиться и поверить на слово, тогда как гуриец, напротив того, гордится выполнением данного обещания. Воровство, сильно развитое в Мингрелии, составляет главный порок, глубоко проникший в среду народа и составляющий исключительную особенность мингрельцев.
Воровство преимущественно распространяется на скот и в особенности на лошадей, и в этом отношении мингрельцы ловки до чрезвычайности. Они не могут равнодушно смотреть на чужого коня, и в особенности когда он гуляет на свободе.
– Попал мингрелец в рай, – говорят имеретины, – но, увидав там отличного катера (мула), принадлежащего Николаю Чудотворцу, прогуливающегося на свободе и щиплющего траву, не выдержал – украл и дал тягу из рая.