Туземный конокрад употребляет множество ухищрений для укрытия похищенной лошади. Он поведет ее оврагами, балками, лесом и даже по руслу реки, чтобы избежать преследования, или подучит пастуха гнать за ним стадо овец, для того чтобы затоптать следы украденного коня, который в две или три ночи даже и из Имеретин попадет в Абхазию. Мингрельский вор подкует ворованную лошадь подковами задом наперед, так что кажется, она бежит по направлению к северу, а она бежала на юг; он подстелет несколько бурок и станет менять их под ногами лошади, чтобы провести ее незамеченную на расстоянии полуверсты и более в противоположную сторону. Конокрадством занимались почти все сословия, не исключая духовенства. Занятие это доведено здесь до художества. Самому простому и неопытному вору ничего не стоит провезти мясо ворованной коровы в винном кувшине, установленном на арбе, или зарезанную корову в виде покойника, со всею траурною обстановкою, следуя за арбою с плачем и оханьем, будто бы по случаю потери любимого родственника. Еще легче ему справиться с козою. Он сажает ее к себе на лошадь, ее окружают товарищи по ремеслу, и, чтобы скрыть блеяния животного, вся компания «вторит ей хором вроде абхазской песни. В последнем случае коза бывает в роли запевалы».
Воровство в Мингрелии не считается постыдным и ведется издавна. Говорят, что один из мингрельских азнауров украл у Андрея Первозванного, бывшего здесь для проповеди слова Божия, сандалии, которые апостол, собравшись отдохнуть, повесил на дерево. Потомки этого азнаура не стыдятся этого поступка и доказывают тем древность своего дворянского происхождения. Большинство же жителей сознает свой порок и называет вора словом
Тип гурийцев значительно отличается от имеретин и мингрельцев. Причиною такого изменения одного и того же грузинского племени было влияние природы и соседство турецких племен, с которыми гурийцы роднились и были в постоянных сношениях через продажу невольников. Влияние это оказало хорошее действие: «таких грациозных, похожих на испуганных птичек ребятишек, такой мужественной красоты мужчин и изящного тонкого профиля женщин трудно найти и на Кавказе. Своей манерой и грацией гурийки очень похожи на южных итальянок». Господствующая черта характера гурийца – необыкновенная подвижность, страстность, живость, любопытство и увлечение.
Гурийцы чрезвычайно приветливы и горды. Будучи рассудительны и хитры, они верны данному слову. Где дело касается народной гордости, семейства или личности, там гуриец крайне вспыльчив и раздражителен. Поступок или слово, на которое другой не обратил бы внимания, вызывает часто у гурийца неудовольствие и кончается нередко кровавой развязкой. Гуриец набожен до фанатизма, исполняет самым строгим образом посты, но вместе с тем допускает такие обряды, которые кажутся странными для христианина. Считая непростительным грехом оскоромиться в среду или пятницу, он готов в ту же среду или пятницу продать туркам чужих и даже своих собственных детей или убить человека. Молясь усердно в церкви, он сговаривается с товарищами на разбой и грабеж. Вот один из примеров наивности и противоречия в характере. Однажды рассерженный старик убил свою невестку, и, проскитавшись довольно долгое время по лесу, отощавший и измученный, он предал себя в руки правосудия, повесив по обычаю себе веревку на шею. Обессиленному старику, по задержании, предложили подкрепить свои силы пищей и подали мясо.
– Как можно, – отвечал гуриец, – теперь у меня в доме лежит мертвое тело, а я буду есть скоромное!
Гуриец не жаждет мести; но отмстит врагу, если можно. Он не так гостеприимен, как, например, абхазец или черкес; «он не так свято чтит кров свой, и в нем нет простодушия и ласковости имеретинского крестьянина, он суров как горец, но уже не имеет первобытных нравов своего северного соседа, а заимствовал лукавство, роскошь[46]
, и сладострастие турка».Все гурийцы храбры, хорошие стрелки и отличные пешеходы в отношении дальности и скорости переходов. Гурийцу не составляет никакого труда пройти, например, в полтора суток из Озургет до Кутаиса, что составляет расстояние около 190 верст по прямому пути и тропинкам.
Гуриец корыстолюбив, но не для наживы, а для исполнения своих прихотей; простой крестьянин решится на самое ужасное преступление, чтобы доставить только себе предмет роскоши.
Гурийская женщина так хороша собой и так грациозна ее походка, что достаточно взглянуть вечером при закате солнца на девушку, идущую с кувшином воды на голове, чтобы помириться и с ее синим ветхим платьем, и с ее красными, также не первой молодости шальварами. Красота женщин была побудительной причиной к пленопродавству, которое существовало даже в 1850-х годах, несмотря на всю бдительность нашей кордонной стражи.