История воссоединения Руси. Том 2

Казаки насилу вырвались из пылающих улиц в поле, но там ждало их панское войско, с тем чтоб окружить со всех сторон. Это не удалось ему. Наливайко ушёл в Речицу, откуда и послал к королю свою оправдательную жалобу на литовских панов, — в глазах Сигизмунда ІII, жалобу волка на псарей. Казацкий предводитель, очевидно, мерил короля своим аршином, воображая, что замылит ему и его сенаторам глаза сперва своими оправданиями, а потом предложением, которое тут же делал. Он выдавал себя за полновластного гетмана днепровского рыцарства, каковым никто никогда не был, и предлагал дать битву всем непокорным королю казакам, а побив своевольных людей, основать город и замок над речкою Синюхою за Брацлавом, с тем чтобы за Порогами держать только помощника. Он обещал принимать к себе одних «стацийных» казаков, получающих стацию, или содержание, от правительства, а жолнёрским, панским, шляхетским и княжеским пахолкам (молодцам), которые к нему придут, обрезывать уши и носы. Банитов королевских принимать он не станет; в Украину для сбора стаций и для других войсковых надобностей посылать не будет, а будет посылать только водою на Белую Русь, для покупки за деньги муки и военных снарядов. Награды за это просил он всего на 2.000 человек да на сторожу сукнами и деньгами — или то, что даётся татарам, или то, что получают старые жолнёры.

К похождениям Наливайка в Белоруссии наш соплеменник Бильский прибавляет следующие подробности.

В Слуцке, куда проникнул Наливайко, учились сыновья Виленского каштеляна Иеронима Ходкевича. Это побудило Виленского воеводу и гетмана литовского, Криштофа Радзивила, принять самые скорые меры к подавлению казацкого разбоя. Наливайко захватил в слуцком замке 12 самых лучших пушек, 80 гаковниц, 70 рушниц, и, взявши с мещан 5.000 литовских коп в виде стаций, поспешил уйти из Слуцка, «едва попробовавши панского хлеба», как выражался он с алквиадовским нахальством. «Когда же Наливайко уходил», прибавляет по-польски ополяченный русин, «громила его пехота гетманская, и несколько десятков казаков было убито». Казаков не хотели впустить в Могилёв, который был довольно сильно укреплён. Казаки взяли его штурмом и «насекли много народу». Ополчение белорусских панов подоспело на выручку города поздно. Стоя в поле, паны подвергались невыносимой стуже и потому поступили с городом гуманнее казаков: зажгли со всех сторон. [69] Ретираду казаки совершили в таком порядке, что пан Оникий Униговский, бросясь в казацкую купу, не был поддержан своими и сложил молодецкую голову за несостоятельное панское дело. Казаки, по словам Бильского, везли с собой до 20 пушек, а народу к ним со всех сторон прибывало, — какого именно, не известно. Литовский гетман после претерпенного холоду, грелся у пылающего Могилёва, а войско поручил пану Бойвиду. Но Бойвид, по словам Бильского, видя, что казаки шли в большом порядке, не отважился напасть на них, и так они ушли без всякой помехи на Волынь. Очевидно, что поход в Белоруссию был — пропаганда равноправности, вербовка волонтеров предстоящей за неё борьбы и снабжение войска боевыми снарядами. Но пусть это будет и разбой, так как наши «безупречные Геркулесы», наши Периклы и Алквиады, имели наружность не будуарную, действовали естественнее, нежели принято изображать исторических героев, и не догадались испросить санкцию ни у римского папы, ни у польских его клиентов, ни у таких потентатов, как его величество султан турецкий и его высочество хан крымский.

С подвигами Наливайка на Волыни и в Белоруссии совпали панские, монастырские и братские толки о том, что русские епископы отпали от благочестия и послали в Рим Ипатия Потия да Кирилла Терлецкого. В Луцке, как говорят, досталось от Наливайка всего больше приверженцам и слугам епископа Кирилла, а в Пинске захватил он ризницу этого отступника и добыл, будто бы, важные пергаментные документы с подписями духовных и светских лиц, согласных на унию. Указывают ещё и на то, что Наливайко ограбил имения брата епископа Кирилла Терлецкого.