В 1820 году Годвин вступил в полемику с Мальтусом, результатом которой явился трактат «О народонаселении. Ответ на “Опыт…” мистера Мальтуса», он был опубликован в том же 1820 году. Шелли с радостью откликнулся на новую работу Годвина. Если правящие классы, заявлял Шелли, не пойдут на реформы, то революция неизбежна. Сам Шелли оставался прочным сторонником реформы. По его мнению, необходимо было прежде всего ликвидировать национальный долг, покончить с синекурами, церковными десятинами, уничтожить религиозное неравенство, распустить регулярную армию. Какими путями реализовать эти планы, было, видимо, не совсем ясно самому автору этого эссе. Только в отношении одного пункта – уничтожения национального долга – Шелли внес нечто, напоминающее реальное предложение. Он справедливо считал, что этот долг, лежащий тяжким бременем на трудовой Англии, – результат многочисленных войн, которые вело правительство, идя вразрез с интересами народа.
Между тем Перси продолжает утолять свою жажду прекрасного, почти ежедневно посещая музеи Флоренции; он сам утверждал:
«Одна из главных моих целей в Италии – изучение на произведениях скульптуры и живописи законов и меры воплощения во внешних формах той идеальной красоты, которая нам кажется столь же сильной, сколь непонятной».
Утром 12 ноября 1819 года Мери родила своего четвертого и последнего ребенка. Перси Флоранс – так назвали мальчика – был очарователен, здоров и рос, как говорится, не по дням, а по часам. Мери, кажется, впервые за последние пять месяцев, минувших со дня смерти Уилли, улыбалась, она записала в своем дневнике: «Теперь я начинаю новый год – может быть, он окажется счастливей минувшего». Ей вторит Шелли, восклицая в письме к Ли Хенту: «Моему сыну пошел третий день, можете себе представить, какое это облегчение и успокоение для меня среди всех моих горестей прошедших, настоящих и будущих…»
11
Едва небосклон над головами несчастных супругов очистился, как его вновь запятнало нежданное грозовое облако – отчаянное письмо Годвина. 19 октября состоялся суд, обязавший Годвина выплатить ренту в размере 2000 фунтов за дом, который Годвин считал своей собственностью, свободной от ренты. Этот неожиданный удар поверг старого философа в полное смятение, кажется, никогда еще он не оказывался в таком безвыходном положении. Откуда он мог ожидать помощь? Конечно же, только от Шелли. Но собственные финансовые дела Шелли были таковы, что ему, например, пришлось обращаться к Ли Хенту со следующей просьбой: «Кажется, в нынешнем году истекает срок счета за мое и Ваше фортепиано. Вы, конечно, знаете, что я совершенно не способен использовать свое пребывание за границей, чтобы скрываться от справедливого долга, да еще такого долга. Но у меня нет денег на немедленную уплату – не могли бы Вы попросить об отсрочке?» Поэтому неудивительно, что Шелли не решился взвалить на себя новые долги и, скрепя сердце, в первый раз отказал Годвину в помощи: «Я передал Вам за несколько последних лет сумму, составляющую значительное состояние, которого лишил себя… эти деньги вполне могли бы быть выброшены в море. Если бы эти 4 или 6 тысяч фунтов были у меня в руках и я положил бы их на Ваше имя или управлял ими по доверенности на Ваше имя, тогда я действительно стал бы Вашим благодетелем. В данном случае большая часть вины лежит на человеке зрелого возраста, большого опыта и глубокого интеллекта, чем на опрометчивом юноше».
Непомерные денежные притязания Годвина были источником постоянного нервного напряжения Мери и Перси. Кроме того, флорентийский период их жизни омрачился жестокими, по выражению Шелли, «инфернальными» холодами – старожилы действительно не помнили такой суровой зимы за последние 60 лет. К тому же Шелли безмерно раздражался оттого, что не имел кабинета и всю зиму не мог, по его словам, «работать в полную силу». Хотя, как мы видим, и во Флоренции было написано отнюдь не мало. Новорожденный Перси Флоранс был здоров, так что необходимость в постоянном наблюдении знаменитого доктора отпадала. Тем временем Мери узнала о хорошей репутации некоего доктора Вакка в Пизе и начала планировать переезд. Предпочтительность Пизы по сравнению с Флоренцией в первую очередь определялась близостью Гисборнов, по-прежнему живших в Ливорно, совсем недалеко от Пизы. Прекрасная классическая архитектура и знаменитые художественные галереи Флоренции были недоступны для Мери, ни на один час не решившейся покинуть сына, а Шелли, измученный холодом, сыростью и участившимися приступами болей, тоже нечасто покидал их тесную, неуютную флорентийскую квартиру. Итак, переезд в Пизу был решен, «Завтра мы сядем на корабль, – писал Шелли Гисборнам 24 января 1820 года, – я предвещаю восторг от неба, воды и гор».
После нескольких часов путешествия по воде, а потом в экипаже Шелли прибыл в Пизу, которой суждено было стать его домом почти на два года, то есть на срок самый долгий с тех пор, как перед ним закрылись двери родительского дома.
12