История заблудших. Биографии Перси Биши и Мери Шелли

Всё море в неистовстве – бешенство, пена,
И парус в тисках окаянного плена.
Он в клочья изодран, и мачта – обломок,
И хлещет дождем из кромешных потемок,
Но гром пробежал по невидимым тропам,
И молнии с неба низверглись потопом.
И сделалось видно, как падают влево
Смерчей оголенные черные древа,
Как будто их корни лишились опоры.
О, как задрожали прибрежные горы,
И землю скорежило вдруг и тряхнуло
От громоподобного адского гула,
С которым в пучину валились колоссы.
И ухнуло небо, ревя стоголосо –
Ведь тяжкое небо в нахлынувшем шквале
Лишь эти колоссы собой подпирали.
Ветров и воды ураганная сила
Сквозь низкие тучи корабль проносила.
И волны, скалу раздробившие в щебень,
Вздымали его на расщепленный гребень,
Вздымали и в пропасть швыряли с размаха,
В глубины, в слои неподвижного страха…
…
Окончилась буря внезапно и резко,
На море, среди неподвижного блеска,
Лежали останки плавучей громады,
И солнце швыряло в нее без пощады
Полдневных лучей смертоносные стрелы.
Потом, уходя за земные пределы,
Кровавой луне небеса уступало.
Свинцовый туман выползал одичало
И крался бесшумной кошачьей повадкой.
И море дышало чумной лихорадкой.
И сон над спасенными тешился вволю.
…

Но скоро на ясном безмятежном небе вновь появились предвестники бури, и «тучи катились со скоростью оползня с кручи; подпрыгнула молния огненным шаром и сразу шесть тел распростерла ударом». Теперь на тонущем корабле остались в живых лишь мать с младенцем на руках и два тигра, которые сорвали приковывавшие их цепи. Дитя спокойно примостилось на коленях у матери:

Со смертью, со страхом еще незнакомо,
Оно не боялось ни ливня, ни грома,
Ни молний мгновенного острого жала,
И весело тигров к себе подзывало.
Его привлекало звериное око,
Сиявшее зелено, остро, жестоко…

Вся эта фантасмагория гибели, написанная ярко, густо, с невероятной верностью самых фантастических деталей и ситуаций, заканчивается так:

Еще колыхало морское теченье
Последние доски – остатки крушенья.
В них женские пальцы вцепились устало,
Свободной рукой она сына держала.
Смерть, ужас, любовь, красота и страданье
Слились, образуя одно мирозданье.
Трепещущий воздух в горячке разлуки
Еще обтекал ее бледные руки,
Сгорая над ней ослепительным светом.
Ребенок ее улыбался при этом.
Так волны охвачены блеском летучим,
Как будто назло угрожающим тучам.
И долго играли под сенью заката
Младенец и море – два ласковых брата.[70]

Поэма «Видение моря» – полное воплощение эстетических принципов зрелого Шелли, принципов, которые, как мы видели, выковывались в борьбе с литературными противниками и в то время были отнюдь не бесспорными. Наиболее четкое изложение эстетики Шелли тоже родилось в пылу полемики.

15

В феврале 1821 года Шелли написал письмо Пикоку, из которого ясно, что он полон уже новых литературных замыслов: «С этой почтой я посылаю Оллиеру первую, вступительную часть эссе, в котором я хочу отомстить за оскорбленных Муз. Вы увидите, что я толкую поэзию более широко, чем Вы, и, быть может, согласитесь с некоторыми из моих положений».