В июле произошла последняя в жизни Шелли встреча с Гисборнами, которые после полного банкротства Ревли распродали все свои вещи – «и мои заодно», – грустно шутил Шелли, вложивший в строительство парохода значительные деньги – и собирались окончательно возвращаться с континента на родину… Мери тяжело переживала расставание с Марией Гисборн, хотя в их дружбе в последнее время наступило заметное охлаждение.
Письма из Англии все это время приходили редко и не приносили утешения. Ли Хент был подавлен всеми несчастьями и трудностями, преследовавшими его семью, а также его журнал. Однако переданное Шелли предложение Байрона вселило в него надежду. Он воспрял духом и начал готовиться в путь.
Ежедневно плавая на своем плоскодонном ялике, Уильямс и Шелли мечтали о постройке настоящего судна. Еще уезжая из Англии, Уильямс взял с собой чертежи судна, сконструированного одним военным моряком; эта модель Уильямсу чрезвычайно нравилась – он еще не знал, что воплотит свою мечту в железо, дерево и парусину и будет с гордостью и твердой рукой управлять ею. Сколько раз, лежа на прибрежном песке, друзья чертили с математической точностью свое будущее судно. Вживались в каждую его линию, каждый изгиб.
Несколько месяцев спустя за это дело взялся Трелони и уговорил своего швейцарского друга капитана Робертса построить у себя на верфи два судна, так как к тому времени жажда свободных морских прогулок охватила и лорда Байрона.
Друзья совершали и пешие прогулки, чаще всего на гору Пугнано в направлении Пизы. Вечерами и в непогожие дни читали, с особенным увлечением Гомера, Геродота, а чаще всего в дневнике просто отмечено: «читали греков», «античность», старые пьесы», неоднократно возвращались к Чосеру, проштудировали трактат Мальтуса, иногда читали и просто развлекательное, например «Историю кораблестроения» или романы Вальтера Скотта.
4 августа Мери записала в своем дневнике: «День рождения Шелли. Прошло семь лет; какие изменения! Какая жизнь! Теперь мы, кажется, спокойны; однако кто знает, какие ожидают нас повороты – не буду предсказывать плохого, у нас его было предостаточно. Когда Шелли приехал в Италию, я сказала – все хорошо, но все хорошее промелькнуло быстрее, чем итальянские сумерки. Теперь я снова повторяю то же самое и верю, что наступи хоть полярный день, он тоже когда-нибудь кончится».
Мери подарила Шелли свой портрет, только что законченный Эдвардом Уильямсом.
Оглядываясь назад, Мери вспоминала это лето как самую счастливую и спокойную пору в их несчастливой и неспокойной жизни.
17
К ноябрю 1821 года все снова собрались в Пизе.
«Пиза, как видите, стала небольшим гнездом певчих птиц», – писала Мери в Англию Марии Гисборн.
Действительно, все члены кружка были поэтами, прозаиками, профессионалами и любителями, но во всяком случае людьми, преданными искусству. Не будем говорить о Байроне и Шелли, поговорим о личностях второстепенных. Уильямс, первую пьесу которого отвергли, продолжал писать, поощряемый Шелли. Медвин, чьи устремления всегда царили над результатами, все-таки опубликовал несколько поэм и книгу «Очерков об Индостане». Ему еще предстояло одарить читателей двумя ценными, хотя, возможно, слишком субъективными жизнеописаниями Байрона и Шелли. Впоследствии с подобной книгой выступит и Трелони, кроме своих весьма живых и верных по интонации воспоминаний о двух гениях английской литературы, он напишет еще автобиографическую повесть «Приключения младшего сына».
Даже Пьетро Гамба в результате дружбы с Байроном и недолгого общения со всеми остальными пизанцами взялся за переводы – и сделал несколько неплохих переводов из Байрона.
О литературных устремлениях Таффа мы уже говорили. Кроме превосходного комментария к Данте он был маниакально увлечен собственным сочинительством – из-под его пера выходили груды плохих стихов.
Байрон, который редко щадил своих друзей, на этот раз был снисходителен; Шелли шутил: лорд Байрон подобрел, потому что в данном случае версификационную бездарность проявлял виртуозный наездник. В искусстве верховой езды Тафф значительно превосходил Байрона. На улицах Пизы он не появлялся иначе, чем верхом, жители городка даже «обеспокоились»: уж не страдает ли и этот иностранец хромотой, как знаменитый английский лорд.