История заблудших. Биографии Перси Биши и Мери Шелли

Если б был я вольной тучей
Бури быстрой и могучей,
Я б не ждал,
Не блистал,
Я б с зарей играть не стал!
Я не медлил бы с луною…

Полухор второй:

Ты куда же б устремился?

Полухор первый:

Над Эгейскою волной
Я бы с вольным смело бился,
Я бы эхом проносился,
Гордой песней боевой,
Все б звучал,
Не молчал,
О победе возвещал
Я б везде, где грек упал!
И с водой кровавой слезы я бы светлые смешал.
И торжественный мой гром
Пел бы в рокоте живом,
Что навеки тирания спит во мраке гробовом![87]

Начатую было новую работу – историческую драму «Карл I» – Шелли на время отложил по причине, которую он объяснил так: «Пока я не уверюсь, что смогу создать нечто хорошее, пьеса не будет написана. Гордость, погубившая Сатану, убьет и “Карла Первого”, ибо его повитуха согласна быть ниже только одного – Того, кто сам возвысился над ними благодаря громам своим[88].

Осень 1821 года – это время творческого подъема Шелли. За это время написаны «Лодка на Серхио», «Эллада», прекрасные лирические стихотворения «Жалоба», «Музыка», «Завтра», «Сонет к Байрону», «Опошлено слово одно», стансы «Когда б я шел в осенний вечер» и многое другое. Все эти произведения были опубликованы посмертно. Шелли работал почти круглые сутки – перерыв на сон становился всё короче. Сочиненное наспех записывалось, и мозг переполняли уже новые, по собственному убеждению Шелли, «великие замыслы». Тяжелая пора опустошенности на время прошла, неверие в свои творческие возможности миновало, с тем чтобы спустя полгода начаться с новой силой.

Треплют люди слово одно,
Я не стану трепать его.
Презираемо чувство, но
Не тебе презирать его.
Пусть надежда тоске сродни,
Не подсудна она уму,
Жалость мне свою протяни,
Со слезами ее приму.
Свет мой, вместо любовных чар
Согласись поклоненье взять,
Возвышающий сердце дар
И небесную благодать –
К звездам рвущийся мотылек,
Утро – отблеск ночной мечты.
Верность дружбе, хоть друг далек,
Боль мою не отвергнешь ты?[89]

19

Байрон в осенние месяцы 1821 года был занят сочинением сразу двух драматических произведений: мистерии «Небо и земля» и трагедии «Вернер», посвященной Гете. Как-то за вечерним чаем Мери, переписывающая драму Байрона, процитировала: «Раз, два – бьют часы, невеселые навеки.»..

– Строка прекрасна, но драма ему не удается, – ответил Шелли. – Альбе слишком абстрактен и многословен. Да и вообще, кому может удаться драма после Шекспира? Шекспир сделал драму такой же совершенной, какой древние греки сделали скульптуру.

Так рассуждал Шелли, уже оправившийся от неудачи, постигшей его собственную драму.

Мери припомнила, что в ту пору, отмечая слабые стороны «Ченчи», Байрон сказал: «Не люблю, когда старая драма берется за образец. Я отрицаю, что Англия до сих пор вообще имела драму…»

– У него хватает тщеславия завидовать Шекспиру, – пошутил Трелони.

– Вообще Байрон импульсивен и ревнив, как женщина, и почти так же непостоянен.

– Вскоре после нашего знакомства с ним, – продолжал Трелони, – Байрон спросил меня, похож ли он на того человека, которого я ожидал увидеть. «Нет», – ответил я.

– Это потому, что вы, как и все они, ничего не знаете обо мне. Да и откуда вам знать? Моя поэзия – одно, а я сам – другое. Я не такой людоед, каким меня пытаются представить. Моя поэзия – это отдельная область. Идеал не оказывает влияния на реальный характер.

– Трелони быстро раскусил нашего Альбе, – засмеялся Шелли. – Но суть не в его капризах и непостоянстве. Байрон прав: «Поэзия – это отдельная область». А поэтическая мощь Байрона не израсходована и наполовину. Его крылья взметнутся еще выше; каждый может позавидовать ему…

Так думали великие романтики, не осознавая, что не только своим творчеством, но и всей своей жизнью ежедневно творят мифологию романтизма. Во всей Европе романтически настроенные молодые люди уже определяли себя не только именами Дон-Жуана или Гяура, но и именем Байрона.