История заблудших. Биографии Перси Биши и Мери Шелли

Еще несколько команд, несколько поспешных движений матросов – и главный шкот заклинило, то есть судно совершенно потеряло управление. Пока Чарльз и Шелли освобождали парус, с поэта слетела шляпа, да и он сам нырнул бы за ней за борт, если бы твердая рука Трелони не схватила его за воротник. Однако Шелли был так счастлив, лицо его светилось таким восторгом, что он даже сунул в карман томик Платона и настроился на дальнейшие самые отчаянные и активные действия в качестве послушного команде матроса.

– Из Шелли не будет толку, – сказал Трелони Уильямсу, – пока вы не выбросите за борт его книги и бумаги, не острижете кудри и не окунете его руки по локоть в деготь.

– А вы, капитан, не будете иметь никакого авторитета, если не смените штатской одежды на форменную.

Один Чарльз был безупречен; видимо, он с самых ранних лет привык управляться со снастями и делал все привычно и быстро.

Трелони еще раз посоветовал увеличить команду «Дон Жуана», но Уильямс воспринял это как личную обиду.

– Вы считаете, что мы втроем не можем управиться с небольшой яхтой, а как же у бурных берегов нашей Шотландии справляются втроем с 50/60-тонными неуклюжими шлюпками или тендерами?

– Да, – ответил Трелони, – но есть разница между теми морскими львами и вашей командой.

18 июня Шелли пишет Трелони в Ливорно:

«Капитан Робертс и Уильямс целые дни заняты снаряжением «Дон Жуана», они хотят, чтобы он вошел в порт Ливорно во всей красе. Я, как Вы знаете, небольшой специалист в этих делах. Но зато Уильямс нашел развлечение, он теперь как воробей, выращивающий птенца кукушки».

Море, море: нежно-голубое,
Навсегда свободное, живое, –

эти строки писались Шелли в экстазе, как пишутся стихи о любви, тем более о любви счастливой. Да, собственно, море для поэтов и было всегда любовью, их идеальной любовью, которая не изменяла им и которой никогда не изменяли они. Байрон убеждает нас:

«Шатер на берегу, галера в море», –

вот и всё, что нужно ему в этой жизни.

Шелли не всегда использовал крошечный ялик по назначению. Он любил выйти на нем в залив, потом бросить весла и дрейфовать, запрокинув лицо к небу и бормоча слова, еще не улегшиеся в четкую стихотворную строчку.

Шелли с появлением яхты считал свою жизнь на вилле Маньи абсолютно счастливой, он много писал; ему удалось уговорить Мери, и они наконец после долгой разлуки пригласили к себе на лето бедную Клер.

«Мы плывем вдоль прекрасной бухты, вечерний ветер наполняет наши паруса, мы плаваем до тех пор, пока летняя луна не преобразит землю до такой степени, что она кажется уже другим миром. Джейн приносит свою гитару… О, если бы прошлое могло быть вычеркнуто, если бы… то настоящее удовлетворило бы меня настолько, что вместе с Фаустом я сказал бы: “Остановись, мгновенье, ты прекрасно!”», – писал он Пикоку.

5

Радостная приподнятость, царившая в душе Шелли, странным образом сочеталась с необъяснимой тревогой, выраженной этим мучительным «если бы…» Тревога не только не покидала его с самых первых дней весны 1822 года, а наоборот, с каждой неделей нарастала. Незадолго до смерти Аллегры – девочка скончалась 19 апреля в монастыре Баньякавалло от внезапного приступа лихорадки – Шелли рассказал домашним, какое странное видение посетило его: на рассвете из моря поднялся голый ребенок, похожий на Аллегру. Девочка протягивала к нему ручки и как будто радовалась.

Шелли благословлял судьбу хотя бы за то, что ему самому довелось сообщить Клер это страшное известие, довелось быть рядом с ней в самые тяжелые дни ее жизни. «Бедняжка Клер очень больна, – писал Шелли Байрону 3 мая, – она терпит невыносимые душевные муки, хотя и избежала самого страшного, чего я опасался, – сохранила рассудок. Она хочет получить от Вас портрет Аллегры и прядь ее волос, если она у вас хранится».

Галлюцинации не прекращались. Через несколько дней Шелли увидал на той же террасе, как он сам шел себе навстречу, при этом фантом настойчиво спрашивал: «Долго ли вы собираетесь пребывать в довольстве и покое?»