История заблудших. Биографии Перси Биши и Мери Шелли

Шелли были свойственны крайние колебания настроения и суждений – от тяжелейшей беспросветной тоски до почти сверхъестественного восторга, от любви к ненависти. И все-таки – это утверждали все, близко знавшие Шелли, – в нем преобладало светлое начало. Вполне возможно, что «Триумф Жизни», как и «Прометей», в заключительной своей части был бы оптимистичен. Ведь прерви Шелли работу над своей великой трагедией, расстанься с Прометеем в первом акте – мы едва ли могли бы предположить, к каким высотам человеческого духа, к какой мировой гармонии приведет он нас.

Короче говоря, мы можем предполагать, моделировать, размышлять. Судьба же остановила руку Шелли на вопросе, так и не получившем ответа.

Шелли, уже не раз экспериментировавший с терцинами, и эту свою поэму, волей судьбы оказавшуюся последней, писал как бы отлитой из серебра дантовской строфой.

«Тщетно надеяться, что в тайну нашего бытия можно проникнуть словами! Если умело ими пользоваться, они лишь помогают раскрыть нам наше неведение; впрочем, и это уже немало», – и вот ради этого поэт низвергал на бумагу гармонические потоки слов, возводил Вавилонские башни метафор.

Каким контрастом апокалипсису «Триумфа» звучит начало эссе «О жизни!» Жизнь и весь мир – или как бы мы ни называли свое бытие и свои ощущения – вещь удивительная. Чудо существования скрыто от нас дымкой обыденности. Нас восхищают иные из преходящих проявлений жизни, но самым большим чудом является она сама…

«Жизнью, этим величайшим из чудес, мы не восхищаемся именно потому, что она – чудо. И это хорошо, что привычность этого одновременно столь несомненного и столь загадочного феномена защищает нас от изумления, которое иначе поглотило бы и подавило жизнедеятельность того самого живущего существа, в котором жизнь проявляется».

Как ни странно – и в своем отчаянии, и в своем восторге поэт прав. Тем паче прав – и не просто, а провидчески прав, не в ногу со временем, а на шаг впереди своего времени, – когда ум его уравновешен, когда стихии чувств не захлестывают его и он вдумчив и трезв. «Где же источник жизни? Откуда она взялась, и какие посторонние по отношению к ней силы действовали и действуют на нее? Мыслители всех поколений мучительно искали ответ на этот вопрос; и итогом была – религия. Между тем ясно, что в основе всего не может лежать дух, как это утверждает общепринятая философия. Насколько нам известно из опыта – а вне опыта сколь тщетны все рассуждения! – дух не способен творить, он способен лишь постигать…»

«Насколько неудовлетворительно решает этот великий вопрос общепринятая философия – в этом может убедиться каждый; ему достаточно без предубеждения проследить, как развивается мысль в собственном сознании. Совершенно невероятно, чтобы источник сознания, то есть существования, был тождествен самому сознанию».

Понятно, что обозреватели «Куотерли ревью», «Литературной газеты» и других правых изданий с издевкой характеризовали атеистические рассуждения Шелли как «пророческий голос его нечистой совести».

Шелли, так же как и Байрон, в последние годы пробовал силы в великом разнообразии жанров и форм, включая пародию, трагедию, лирическую драму, прозаические трактаты. Все это замечательное разнообразие подчинено единой цели – донести до читателя свое слово, силой поэтического воображения потрясти сердца, приобщить их к любви и красоте, развеять, как ветер, к которому взывал Шелли, мертвые листья дурных обычаев, зла и несправедливости. Как и для всех романтиков, слова для Шелли – орудие великих преобразований.

7