История заблудших. Биографии Перси Биши и Мери Шелли

Шелли периода «Триумфа Жизни» – с одной стороны, беспечный скиталец, окрыленный парусами фантазии, постоянно созерцающий величие моря, гор неба («Я по-прежнему живу у здешнего восхитительного залива, читаю испанских драматургов, пишу, хожу под парусом и слушаю прелестную музыку»), с другой – человек, продолжающий не просто рассуждать, а болеть о судьбе своей страны и всего мира, всего миропорядка. «Мне думается, что нынешнее критическое положение общества требует от каждого, чтобы он отдал себе отчет, насколько существующие религии, как и политические системы, непригодны ни для руководства людьми, ни для сдерживания их. Надо взглянуть в глаза правде, какова бы она ни была. Едва ли назначение человека столь низко, что он родится лишь для того, чтобы умереть, а если так, то едва ли его возвысят заблуждения, особенно столь грубые и нелепые, как существующая религия; если бы каждый высказывал то, что он думает, религия не продержалась бы ни одного дня. Однако все в той или иной мере подчиняются окружающей среде и этим своим лицемерием сами питают зло, на которое сетуют. Англия, видимо, находится в отчаянном положении, Ирландия – в еще худшем; и ни один из классов, существующих за счет общественного труда, не хочет признать, что ему надо умерить свои требования. И всё же правительство должно удовлетвориться меньшими налогами, земледелец меньшей рентой, держатель ценных бумаг – меньшим процентом, иначе они не получат ничего или даже хуже того – всё потеряют. Когда-то я намеревался изучить эти вопросы и соответственно писать или действовать. Я рад, что мой добрый гений шепнул мне: воздержись. Я мало встречаю примеров высоких гражданских чувств и предвижу, что борьба пойдет на кровь и на золото – а с этими веществами, как ни мало их в моих жилах и в моем кармане, я не хотел бы расставаться». Так писал Шелли, обращаясь к Хорейсу Смиту; письмо было отправлено в конце июня 1822 года. Здесь же он сообщает, что получил известие от Хента об их прибытии в Геную. «Как только узнаю, что он оттуда отплыл, тотчас же подыму якорь на своей маленькой яхте и последую за ним в Ливорно, где надо помочь ему договориться с лордом Байроном. Между нами говоря, я очень опасаюсь, что из их союза ничего не выйдет… сколь долго может длиться союз жаворонка и орла, я не берусь предсказать». Подобные опасения Шелли высказывал не первый раз.

Однако теперь они значительно усилились в связи с появлением анонимной книги о лорде Байроне и его пизанском кружке. Проглядев ее, Шелли обмер; каждый, знавший лорда Байрона, понимал, что, прочитав клеветнические «Мемуары», лорд придет в ярость и тогда договориться с ним о чем-либо будет невозможно.

После нескольких месяцев тесного общения Шелли стал буквально нетерпим по отношению к Байрону. Вероятно, были тут и объективные причины. Но главной причиной было, видимо, тяжелое душевное состояние Шелли: «Мне сейчас тягостно людское общество – почти всякое, – и мне кажется, что лорд Байрон сосредоточил в себе все ненавистное, что в нем есть».

8

Проходили последние дни Шелли у залива Специя. Читались последние книги, писались последние письма. Мери все еще была очень слаба и нервна, зато маленький Перси Флоренс здоров и, как утверждали оба родителя, – «вылитый Уилли».

Настроение и характер Клер изменились к лучшему. Как это ни парадоксально, но смерть ребенка, видимо, вернула ей спокойствие. «Я узнаю прежнюю Клер – беспечную и полную сил», – говорил Шелли. Его отзывы об Уильямсах становились всё теплей и восторженней; Шелли уверял всех, что воспел Джейн за год до их знакомства.

«Прозрение, истинное прозрение, дама, описанная в “Мимозе”, – это ведь наша прелестная Джейн». Сам же Шелли, уже избавившийся от юношеского стремления немедленно переустроить мир, по-прежнему был верен клятве, данной в Итоне, все его силы и помыслы были направлены на служение великой идее всеобщего нравственного совершенствования.

Мысленно проходя по улицам больших городов, Шелли чувствовал, что не ему одному, а многим, почти всем, душно в тени каменных громад, и в его живом воображении возникали города будущего, где ваяние, живопись, поэзия и другие искусства, пока неведомые нам, будут царить полновластно, где будет процветать важнейшее и труднейшее из всех искусств – искусство любить ближнего и дальнего, любить всех. Проходя мысленно по лугам, лесам и водам, Шелли становился духом земли и воды.

В самые последние дни июня на вилле Маньи получили известие о том, что Хенты отплывают из Генуи в Ливорно. Шелли и Уильямс сразу же начали сборы. 1 июля все было готово. Мери умоляла взять ее с собой, но никто из мужчин не мог на это решиться – Мери была истощена болезнью и едва держалась на ногах, она, как никогда, боялась расставанья с Шелли, даже самого короткого – ее уверяли, что все дела потребуют не больше четырех, пяти дней.