История заблудших. Биографии Перси Биши и Мери Шелли

Трелони приехал в Рим в марте. Он остался недоволен выбором места для могилы в мрачной, всегда затененной нише, образованной двумя контрфорсами старой Римской стены. Трелони купил новое место на том же кладбище, нанял каменщиков и установил две черные могильные плиты – под одну был перенесен прах поэта, вторую могилу он оставил для себя, там он и был захоронен много лет спустя. Вокруг могил Трелони насадил молодые тополя. Текст надписи для надгробия Шелли был предложен Ли Хентом и одобрен всеми: cor cordium («сердце сердец»). С согласия Мери под этой надписью выбили еще три строки из шекспировской «Бури», которые Шелли любил повторять:

…Ничто в нем не померкло,
Но изменился он под гнетом волн морских
И как-то странен стал: похорошел, затих.

Такое скромное надгробие с самого начала казалось Мери недостойным памяти Перси Биши Шелли. Она хотела запечатлеть образ мужа в мраморной скульптуре, выполненной хорошим мастером. Когда же памятник был наконец сделан, решено было переправить его в Англию и даровать Университетскому колледжу в Оксфорде, где он сохранился по сей день, поддерживая не совсем верное, но ставшее уже традиционным представление о поэте как о хрупком ангелоподобном юноше, именно Ариэле. Первым так назвал Шелли Ли Хент, а к концу века это сравнение закрепилось за ним.

Через пять или шесть дней после кремации был найден затонувший «Дон Жуан». Правда, поднять его оказалось делом чрезвычайно сложным, но с помощью капитана Робертса и его друзей, приехавших из Генуи, яхту все-таки вытащили на берег. При первом же беглом осмотре яхты обнаружились серьезные и труднообъяснимые повреждения – левый борт был пробит, и вся обшивка с него содрана, как будто «Дон Жуан» брали на абордаж, мачты и руль сломаны. Деньги, которые Шелли перед отплытием взял в Ливорнском банке, и все вещи – за исключением тех, которые выбросило на берег, – оказались в сохранности. Стоя над останками судна, друзья еще и еще раз обсуждали все возможные варианты крушения «Дон Жуана» и гибели команды. Все сходились на том, что для Шелли – отчаянно смелого и так и не научившегося не только плавать, но даже держаться на воде – конец наступил мгновенно. Вспомнили, что в разговорах, письмах, стихах Шелли определял свое отношение к смерти как к облегчению, благоприятному случаю. Капитан Робертс запомнил его слова: «Если “Дон Жуан” будет тонуть, я пойду на дно вместе с ним как часть его груза».

40

Поднялся он над нашей ночью вдруг,
Теперь ни боль, ни клевета, ни злоба,
Ни юный жар – самой любви недуг –
Его не тронут за вратами гроба.
Он не узрит, как загниет утроба
Самой земли, уж не заплачет он,
Что сердце охладело до озноба,
Что сам он сединою убелен,
Что дух его уж мертв, хоть и не погребен.

41

Не Адонаис, смерть сама мертва,
Он жив, его оплакивать не надо.
И потому, Заря, в знак торжества
Сверкни росой – прекрасней нет наряда.
Ты, Пан лесов, и ты, ручьев Наяда,
О нем не плачьте больше, он живой.
Замолкните, цветы, фонтаны сада.
Ты, воздух – креп, повисший над Землей,
Оставь ее нагой для звезд над головой.

42

Он стал един с Природою, во всем
Знакомый голос слышен – в стонах грома
И в птичьем пенье сладостном ночном.
Он вездесущ – в тени у водоема,
На солнце, в камне… Тень его влекома
Той Силой, что от нас его взяла,
Что правит Миром, как хозяйка дома,
Вращая все небесные тела
И согревая их потоками тепла.[95]

14

Полвека спустя уже глубокий старик Эдвард Трелони получил письмо от своей дочери, путешествовавшей по Италии. Мисс Трелони писала из Рима 22 ноября 1875 года:

«Дорогой отец, я только что услышала новость, которая заинтересует тебя. Недавно в Специи умер моряк, который в своей последней исповеди священнику признался (причем он просил довести это признание до сведения общественности), что он был одним из команды той фелюги, которая потопила Шелли и Уильямса. Они пошли на это преступление, считая, что на борту находится лорд Байрон с кучей денег. Они намеревались не топить судно, а взять его на абордаж и убить Байрона. Но судно потонуло сразу же при столкновении».