Итальянец

— Много лет назад, — проговорил проводник, — этот человек поселился в том странном доме на побережье. Дом этот стоял закрытый с тех пор, как…

— О чем это ты на сей раз? — прервал его исповедник.

— Так я никогда не дойду до конца, синьор. Стоит мне начать, вы тут же меня перебиваете, а потом спрашиваете, о чем это я! Я рассказываю историю, синьор, и к тому же изрядно длинную. Перво-наперво, синьор, знаете, при ком этот человек состоял? И что решил сделать народ, когда впервые об этом заслышал? Только никто бы не поручился, что оно так и есть, да и как поверить, что такое невероятное…

— До этого мне нет дела, — с суровостью в голосе прервал проводника Скедони. — Ничего больше не желаю слышать.

— Я не хотел вас рассердить, синьор; мне и невдомек, что мой рассказ вас касается.

— А кто говорит, что он меня касается?

— Никто, синьор, но мне почудилось, что вы малость вспылили, вот я и подумал… Я не хотел ничего дурного, синьор, просто желал услужить: ведь если этот человек сопровождал вас в пути, я подумал, что вы хотели бы кое-что о нем узнать.

— Я о проводнике ничего не хочу знать, кроме того, что он помнит о своих обязанностях, доставит меня куда надо в безопасности и понимает, когда следует помолчать.

Проводник не возразил ни словом, но натянул поводья и пропустил Скедони вперед.

Вскоре за тем долгий подъем подошел к концу; путники попытались с вершины холма разглядеть гостиницу, о которой говорил проводник, однако все вокруг накрыла тьма, и ни одно светящееся окошко не принесло им вести об уюте и безопасности. Удрученные, они спустились в лощину и оказались вновь в густых лесах. Скедони подозвал крестьянина к себе, коротко приказал ему держаться рядом и тут же умолк; Эллена тоже слишком отдалась своим мыслям, чтобы начать разговор. Намеки, касавшиеся Спалатро, разожгли ее любопытство, а поведение Скедони — его явное замешательство, а также поспешность и повелительный тон, с какими он положил предел разговорчивости проводника, — удивило и даже поразило девушку. Не находя ни малейшего ключа к загадке, она безнадежно запуталась в предположениях и ясно понимала лишь одно: Скедони был связан со Спалатро куда теснее, чем она до сих пор считала.

Путники миновали лощину и принялись подниматься на противоположный склон; по-прежнему ничто не указывало на непосредственную близость города, и к ним вернулись опасения, что проводник их предал. Стояла такая темень, что они едва различали даже известняк под копытами лошадей; скрылись из виду и звезды; настолько тесной сделалась «темница из бесчисленных ветвей»⁹.

Исповедник, не без суровости в голосе, начал было допрашивать проводника, но тут издалека послышался слабый крик, и Скедони остановил лошадей, чтобы определить, откуда он донесся.

— Это с той стороны, куда мы направляемся, синьор.

— Слышишь? Там идет веселье.

Теперь можно было различить нестройный шум голосов, смех и звуки музыкальных инструментов, а когда ветерок подул сильнее, послышались звуки тамбуринов и флейт.

— О! Да мы у самой цели! — воскликнул селянин. — Это все доносится из города, куда мы едем. Почему это они так веселятся, хотел бы я знать!

При этом известии Эллена оживилась и с готовностью поспешила за исповедником, внезапно пришпорившим лошадь; не успели они достигнуть вершины холма, как лес расступился и на другой вершине показались огни, возвестившие о близости города.

Вскоре путники достигли полуразрушенных ворот, открывавших некогда доступ к укреплению; от мрака и покинутых стен они въехали на рыночную площадь, ярко освещенную и запруженную народом. Со всех сторон виднелись причудливо украшенные лампами нарядные палатки, где, радуя глаз, пестрел в изобилии всевозможный товар, а вокруг сновали празднично разодетые крестьяне и прохаживались маски. Здесь расположился оркестр, там плясали танцоры, где-то балаганный потешник, любимец итальянского простонародья, сыпал свои незатейливые шутки, неизменно сопровождаемые громким смехом, в другом месте improvisa-tore¹⁰ околдовывал слушателей трогательностью повествования и вкрадчивой нежностью мелодии. Далее высился помост, воздвигнутый для демонстрации фейерверка, а вблизи него — театр, где представляли мимическую оперу — «тень тени»; раскаты хохота, которые доносились изнутри здания, — дань таланту первого buffo — мешались с выкриками разносчиков мороженого, макарон, шербета и дьяволини.

Исповедник оглядел всю эту картину с выражением недовольным и угрюмым, а затем велел крестьянину идти вперед и препроводить их в лучшую городскую гостиницу; тот принял это поручение с ликованием, хотя прокладывать в толпе путь было нелегко.

— Подумать только, а мне и невдомек, что подошло время ярмарки, — проговорил он, — хотя, по правде говоря, синьор, удивляться нечему — я ведь до сегодняшнего дня лишь однажды бывал на ярмарке.

— Ты знай прокладывай путь! — буркнул Скедони.

— Так долго тащиться в непроглядной темноте, синьор, — продолжал его спутник, продвигавшийся по-прежнему не глядя, — и вдруг оказаться в таком месте — это